– Ладно, как-нибудь дохромаю до дома…
Я вспомнил, как дождливым осенним днем в сорок шестом году отодрал на улице подошву старого кирзового сапога и сказал почти такие слова. А Лешка Шалимов – мой сосед и старший приятель – умело обмотал сапог куском провода.
Сейчас провода под рукой не было, но в кармане у меня лежал моток лейкопластыря (перед отъездом я заклеивал им пакет с фотокассетами).
– Ну-ка, сними ботинок.
Он послушно сдернул башмак, не развязав шнурка. Я сел и начал прибинтовывать подошву.
Мальчик сидел рядом и немного смущенно вздыхал.
Двое ребят остановились над нами.
– Ой, Ленька на приколе! – весело заметил один, – Ремонтируетесь?
Ленька еще раз вздохнул.
– А где твои мальки? – не отставал товарищ.
– Ну, тебе-то что?.. Прогнал уроки учить.
– Зря вы ему чините, – заметил второй. – Все равно его салажата ему опять подошвы оторвут. Вместе с пятками.
– Шагайте вы… – сдержанно попросил Ленька.
Они засмеялись и запрыгали по ступенькам.
Я протянул ботинок.
– Спасибо, – заулыбался Ленька. – У, крепко держится…
– Теперь за труды скажи мне, как добраться до Херсонеса.
– Да это же просто! На пятом автобусе от Графской пристани.
– Дорогой мой Леня, – проникновенно сказал я. – Представь себе, я пока еще не знаю, где Графская пристань. Это во-первых. А во-вторых, я люблю ходить пешком.
– Пешком? – немного удивился он. – Ну тогда… тогда так… – Он встал на парапет, поджав босую ногу, и зажатым в руке ботинком указал куда-то за деревья. – Вы увидите: разбитая церковь на берегу. Разными улицами можно идти, а потом направо по шоссе….
Мы вместе спустились по лестнице и неторопливо свернули в боковую улочку. Ленька брел чуть в стороне, поддавая коленками свой заслуженный портфель.
– Капитан… – окликнул я, – А большая у тебя команда?
– Семь, – сказал он, не поднимая головы.
– Хороший народ?
Он пожал плечами, но вдруг весело глянул на меня и признался:
– Да, хорошие…
Он остановился у калитки в белой нише каменной стены.
– Я здесь живу…
Я кивнул ему и двинулся дальше. Прошел еще несколько улиц. Мимо вокзала, вдоль бухты, похожей на реку, забитую судами всех размеров. Через площадь, над которой белела башня с квадратными часами. По белым лестницам и плитам. Потом за стадионом свернул наугад и остановился, словно от толчка холодной ладонью в лоб.
Над белыми террасами улиц, над черепицей крыш, над пыльно-зелеными пустырями, маячными вышками и желтыми развалинами храма стояла туманная и мерцающая стена густой синевы. Лишь через несколько секунд я понял, что это и есть море. И показалось, что поют камни.
