Обжигающая боль и отвратительный запах горящей плоти вспомнились ему. Кэбот запнулся. Он крепко сжимал в руках поводья, чтобы сдержать дрожь в руках.
— Я думал, что он посадит меня в ящик на четыре — пять дней, как он обычно делал, когда я злил его. Он поступил со мной так и на этот раз, только прежде опалил мне ноги горящей лучиной. Он не очень крепко связал меня, и я смог отпихнуть его. Тогда он уронил лучину мне на грудь.
Кэбот смотрел прямо перед собой, его ноги пылали от боли воспоминаний. Если бы Ли вдруг заплакала и сказала, что «ей очень жаль», он был сломался и не стал продолжать дальше. Несмотря на то, что он сам хотел поведать ей о своем прошлом, его история вызвала в нем бурю разнообразных чувств — ярость, отвращение к себе, отчаяние, одиночество. Спазмом сжало горло, капли пота стекали по рукам, пока он ждал каких-нибудь слов от нее.
Дрожащим голосом она спросила:
— Ты пытался убежать еще раз?
— Да, еще один раз. Мне было уже пятнадцать, когда я повторил свой побег и добежал до Мыса Жирардо. Там я и встретил Джека и твоего дядю Эндрю. — Он не мог поднять на нее глаз.
— Кэбот, я хочу узнать больше, но, если ты не захочешь ничего говорить, я пойму тебя.
Он помолчал минуту, наблюдая за ритмичными движениями лошадиного хвоста. Дрожь пронзала его, сердце билось так, как будто он бежал всю дорогу. Тихое спокойствие ночи, равномерное поскрипывание колес постепенно успокоили его нервы. Он с удивлением обнаружил, что наряду с неприятными чувствами пришли и другие — обновления, очищения души.
— Если хочешь спросить меня еще о чем-нибудь, давай. Хотя не знаю, что еще я могу добавить.
— Ч-что значит: он сажал тебя в ящик?
Кэбот смотрел на нее, и выражение сострадания на ее лице больше не раздражало его: Ли переживала его боль как свою.
— Когда мы злили его, он запирал нас в ящик с маленьким отверстием для воздуха и не давал ни еды, ни питья. — Кэбот бросил настороженный взгляд на нее, ожидая увидеть отвращение на ее лице. — Мы не могли ни помыться, ни сходить по нужде, пока не заканчивалось время наказания.
Боль переживаний заострила черты ее лица. Некоторое время Ли молчала, затем мягко спросила:
— Поэтому ты теперь так часто принимаешь ванну?
— Думаю, что да. — Вопрос смутил его. «Хотя, — отметил он про себя, — если она что-то замечает во мне, то, значит, я ей небезразличен».
Он посмотрел вперед на дорогу, ведущую к их дому. За этот короткий остаток пути Ли задала ему еще десяток вопросов, и он говорил, говорил, говорил… Он рассказал ей, как тетя Лу отослала его назад в приют, к женщине по имени Констанс Прайс. Он рассказал ей то, чего она не знала о его пребывании с Джеком и Эндрю.
