Такое впечатление, что во всей Германии – ни души. Тускло светят фонари и поблескивают крупицы снега. Интересно, люди, которые живут в этих домах, догадываются, что сегодня Новый год? Может, им не сказали…
«Направо пойду – кошелек с еврами найду, – подумала я, – налево пойду – нового мужа найду, а прямо пойду… в темный лес попаду. Там, наверное, партизаны. Будут пытать, чтоб открыла страшную военную тайну. А сказать-то мне им и нечего».
Налево шла мощенная крупными камнями дорога, расчищенная от снега. С обеих сторон – ряды низких тусклых фонарей на железных ногах с завитками.
Где-то, судя по звуку, на параллельной улице, проехала машина. Может быть, там есть жизнь? А на этой улице, несмотря на ее чистоту и аккуратность, похоже, жизни нет вовсе. Даже окна не горят, только тусклый свет фонарей выстелился в тонкую зыбкую дорожку.
Лучше прогуляться в глубь деревеньки, тем более, что там больше празднично украшенных домов.
Интересно, у них тут есть публичные туалеты? Не возвращаться же… Кстати, а если и возвращаться, то куда для этого нужно свернуть?
Кажется, я заблудилась. Нет, нет, нет…. Если я дойду до следующего угла и поверну налево, то окажусь на главной дороге, откуда сошла в самом начале.
Радостное чувство заграничной свободы, которое я ощутила, сбежав из сонного Катькиного царства, сменилось тревогой. Может, постучать в этот милый домик, напоминающий новогодний леденец в сахарной пудре, и попроситься позвонить? Но тут я сообразила, что не помню Катькиного телефона.
И вдруг я увидела гнома. Он был большой, толстый и деревянный. Краска на колпаке поблекла и местами стерлась, на круглой мультяшной щеке отчетливо виднелась трещина. Пухлыми пальчиками гном держал деревянную кружку с пивом, в которой клубилась деревянная пена, припорошенная свежим снегом.
Широкая улыбка гнома больше походила на хищный оскал. Чудовище стояло у входа в маленькую аккуратную пивнуху, куда вела протоптанная тропинка. Окна пивнухи призывно горели.
Пытаясь унять стук зубов, я радостно поспешила к людям.
– Джингл белл, джингл белл! – истошно заорал музыкальный колокольчик на массивной двери, и три пары глаз повернулись ко мне.
Во внезапно воцарившейся тишине стало отчетливо слышно тиканье скрипучих ходиков. Пожилой немец, седой и крепкий, точно такой, как рисуют на рекламных плакатах пива, стилизованных под середину прошлого века, громко сглотнул. Два его товарища помоложе, кажется близнецы, один из которых – в круглых очках ботаника, замерли с поднятыми кружками.
