Самое ужасное, что я совершенно не знала, что говорить. Язык не поворачивался отрицать то, что было сделано пятнадцать минут назад, а как объяснить свой, мягко говоря, странный поступок, я не представляла… Ситуацию спас тактичный Димка:
– Я сказал ему, что ты первый раз за границей и подумала, что попала в уголок бесплатных подарков для посетителей ресторана.
– А что случилось? – поинтересовался Антон.
– Ничего особенного, – невинно захлопала глазками Катька. – Маша хотела купить открыточку со средневековым замком, но запуталась в купюрах.
– В каких купюрах? – не понял Антон.
– В тех, которых у меня нет, – выпалила я, с перепугу набивая рот кислой капустой.
– Господи, ну сказала бы мне, что хочешь открытку!
– Но ты же со мной не разговариваешь, – обиженно пробубнила я сквозь вязкую кислую жижу.
– Перестань дурачиться. Я что – не купил бы открытку с несчастным замком? Я похож на деспота?
– Нет, ты похож на чудовище, которое терроризирует меня уже третьи сутки. Я же принесла свои извинения! То был просто несчастный случай…
– Алкоголизм – тяжелая болезнь, а не несчастный случай.
– Давайте забудем об этом, – предложила Катерина. – Прямо сейчас и – навсегда.
– Мама, от меня опять убежала сосисочка! – заныл Гришка в углу.
– Надо было сразу откусить ей ноги и только потом уже есть, – посоветовала я. – Забери у папы мои колбаски, но сначала дай слово, что не будешь играть с ними в догонялки.
– Ганс прощается с нами, – перебил меня Димка. – Он говорит, что ему было приятно познакомиться, и желает всем удачи. Послезавтра он улетает в Москву.
– Счастливо поработать в России, – напутственно произнес Антон.
Немец заулыбался, прочувственно потряс протянутую руку, сказал всем «Бай» и… заговорщески подмигнул мне.
Чистенький скоростной поезд мчал нас в аэропорт Франкфурта. Германский пейзаж, бегущий за окнами, до боли напоминал Подмосковье с деревянными домиками, тонкими кривыми березками и серыми лаптями не растаявшего снега. Гришка носился по вагону, весело падал всякий раз, когда поезд притормаживал на станции, и ужасно радовался каждому новому пассажиру. Немцы снисходительно улыбались.
Катерина и Димка поехали нас провожать. Катька всхлипывала по-беременному, по-бабски, обнимала меня и время от времени приговаривала:
– Как хорошо, что вы приехали… Как хорошо… Мы здесь совсем одни, совсем одни…
Она всегда была нежная и сентиментальная, наша Катерина. Еще в студенческие времена, когда денег хватало только на предметы первой необходимости – черные колготки, плетенные мелкой авоськой, и вонючие сигареты «Аллегерос», Катерина купила белую жабу в стеклянной банке. Лупоглазое земноводное продавала в длинном переходе старуха с накладным шиньоном и сжатыми куриной жопкой губами. Если бы жабу продавала простая старая алкоголичка, то можно было бы договориться за сумму, равную стоимости бутылке дешевой водки, но у нищей старухи было амплуа опустившейся, но гордой библиотекарши, и она запросила за склизкую тварь немыслимые деньги. В тот момент, когда, услышав сумму, Катюха готова была развернуться и уйти, жаба высунула свою противную морду и грустно квакнула.
