Ощущение, что эту «карту» союзники попытаются выхватить из-под носа, возникло у Сталина полтора месяца назад, чуть ли не сразу же после Ялтинской конференции глав стран – союзниц по антигитлеровской коалиции. И хотя он сам, президент США Ф. Рузвельт и британский премьер-министр У. Черчилль четко тогда договорились, что советская зона оккупации пройдет примерно в 100—120 км западнее Берлина, Сталин был совершенно не расположен этим договоренностям безоглядно верить. Правда, Рузвельту он более или менее доверял. Но при этом учитывал, что тот тяжело болен. И что за спиной у него к звездно-полосатому штурвалу уже тянут свои ручонки совсем иные политики – ребята хваткие, которые не только своего не упустят, но подвернется – и чужое мигом прихватят. Что же касается Черчилля, то эта фигура для «дядюшки Джо» вообще была родственно прозрачной. По мощному хватательному рефлексу и твердому следованию правилу, что в «политике нет вечных друзей, а вечны только интересы», они были близки, понятны и ненавистны друг другу как два однояйцевых близнеца-медведя, вынужденно оказавшиеся в одной берлоге.
Так что прощально помахав высоким гостям в Ялте ручкой и вернувшись к своему кремлевскому столу, Сталин уже подготовил себя к глубокому проникновению в истинные замыслы друзей-соперников. Искомое нашел довольно быстро. Причем не столько в личной с ними интенсивной переписке, сколько в обширной базе оперативных данных, которыми, письменно и устно, его ежедневно и в изобилии снабжали Генштаб, НКВД, а точнее их глубоко внедренные в стан лукавых союзников «глаза-уши». Понятно, что из этого бурного потока, полного разнообразной, а порой и противоречивой информации, цепкий сталинский глаз прежде всего выхватывал то, на что была всю жизнь настроена вся его невероятно подозрительная к внешней среде натура. А тут материала для размышлений было сколько угодно. Очень уж, например, легко, судя по сводкам Генштаба, англо-американские войска перемахнули Рейн. И слишком уж очевидно гитлеровское командование оголяло западные подходы к Берлину, перебрасывая основные силы на восток, навстречу наступающей Красной Армии. Скрытые источники в штаб-квартире союзников – да и сами Рузвельт с Черчиллем в своих личных к нему посланиях – все чаще сообщали о попытках гитлеровской верхушки вести сепаратные переговоры. Вождя от такого иезуитства просто распирало: а уж не пытаются ли союзнички своей показной открытостью усыпить его бдительность; не блефуют ли фюрер и компания, пытаясь эдаким манером расколоть антигитлеровскую коалицию? К началу апреля подозрения перешли почти в уверенность. Последнюю же точку поставило конфиденциальное сообщение из штаб-квартиры генерала Д. Эйзенхауэра: главнокомандующий экспедиционными войсками союзников в Западной Европе вдруг взялся за подсчет возможных потерь при штурме Берлина. Насчитал, что одних убитых получится до 100 тыс. Все остальное Сталин уже просто пробежал глазами. Ибо главное ему уже было ясно: «Берлин! Надо быстрее брать Берлин! Его взятие разом снимет все вопросы. И в настоящем. И на будущее… »
