Лариса приехала сюда, в эту жаркую страну под названием Черноморское побережье Кавказа, из Москвы, где бросила на время свой идеально белый офис нотариуса в котором была хозяйкой, большую квартиру на Смоленской площади и все свои многочисленные и муторные дела. Наступило время отдыха, солнца, пальм и моря, а еще домашнего красного вина и того долгожданного головокружения, о котором она так страстно мечтала и которое позволило бы ей окончательно расслабиться и почувствовать то, ради чего человек, собственно, и живет.
Пока в ванну набиралась вода, Лариса стояла перед большим зеркалом просторного холла и, всматриваясь в свое отражение, спрашивала себя, она ли это? И кто та яркая, одетая во все красное женщина со слегка растрепанной, но все еще не потерявшей флер легкомыслия и шарма прической и утомленным побледневшим лицом с искусственным румянцем и залегшими под глазами тенями, придающими ей усталый и одновременно счастливый вид? Неужели это она, та самая Лариса, так тщательно маскирующая в далекой и холодной Москве свою истинную сущность под строгими деловыми костюмами и блеклой косметикой, вместо того чтобы дать волю чувствам и жить полнокровной жизнью, населив ее мужчинами, напоминающими тех, с которыми она проводила время здесь, в Мамедовой Щели, окунувшись в теплый и приторный ручей пьянящей безалаберности, безответственности, безрассудства, бессознательности и прочих «бес-» и «без-», без которых жизнь скучна и неинтересна.
«И пусть, пусть, – говорила она, не сводя глаз со своего отражения и с каким-то остервенением срывая с себя одежду, – пусть все это будет, это мое, а потому никому не должно быть дела до меня и моих маленьких слабостей».
Жить двойной жизнью – деловитой аскетки и транжиры шлюхи – доставляло ей удовольствие и постепенно стало смыслом ее существования. Помимо Мамедовой Щели, куда она ездила только в теплое время года, существовал еще один пансионат в Подмосковье, частный и дорогой, куда она приезжала исключительно зимой и где к ее услугам тоже было много молодых мужчин, за общение с которыми она платила довольно высокую цену. Там тоже было хорошо, спокойно, только чуть более цивилизованней и по-московски развратней…
…Все окна в доме были плотно зашторены, а потому ни одна душа не могла сейчас увидеть стоящую перед зеркалом женщину, в нетерпении срывающую с себя одежду, разбрасывающую ее как попало и испытывающую даже от этого какое-то странное удовольствие, смешанное с болью во всем теле…
