— Это был хороший «коуль», — сказал предводитель. — Сначала капеллан, который рассмеялся, отнял награбленное нами и избил троих из нас, как было обещано. Затем мы встретили Фауна-сахиба, который нахмурился и спросил о грабеже. Мы сказали правду, и потому он отколотил всех нас и обругал. Потом он дал нам два узелка, — они поставили на землю бутылку с виски и ящик с трубками, — и мы ушли. «Коуль» остался в деревне, потому что, как только мы покажем его какому-нибудь сахибу, нас бьют.
— Не будь этого «коуля», — строго проговорил Джан Чинн, — вы все шли бы в тюрьму с полицейскими по бокам. Теперь идите загонщиками со мной. Эти люди больны, и мы будем охотиться, пока они не поправятся.
В хрониках сатпурских бхилей наряду с многими другими сообщениями, неудобными для печати, написано, что в течение пяти дней после того, как он отметил их, Джан Чинн охотился для своих людей, а по вечерам этих пяти дней все племя было поголовно пьяно. Джан Чинн накупил страшно сильных местных спиртных напитков и убил бесчисленное количество диких кабанов и серн, так что если бы кто-нибудь захворал, то легко было найти одну из двух причин болезни.
Из-за головных и желудочных болей им не было времени думать о руках, и они послушно следовали за Джаном Чинном сквозь джунгли; с каждым днём доверие их росло, и мужчины, женщины и дети возвращались в свои поселения. Они распространяли вести о том, как хорошо быть поцарапанными страшными ножами, о том, что Джан Чинн действительно воплотился в бога обильной еды и питья и что изо всех народов сатпурские бхили будут самыми любимыми, если только не будут чесаться. С этих пор этот добрый полубог соединялся в их представлении с обильными пиршествами, вакциной и ланцетами отечески заботливого правительства.
— А завтра я возвращаюсь к себе домой, — сказал Джан Чинн немногим своим верным приверженцам, которых не могли победить ни спиртные напитки, ни переедание, ни распухшие железы. Детям и дикарям трудно постоянно относиться благоговейно к воздвигнутым ими идолам, и потому они чрезвычайно весело проводили время с Джаном Чинном. Упоминание его о возвращении домой омрачило весь народ.
— А сахиб не вернётся? — спросил тот, кому первому привили оспу.
— Посмотрим, — осмотрительно ответил Чинн.
— Приходи сюда как белый человек, приходи как молодой человек, которого мы знаем и любим, потому что, как ты один знаешь, мы люди слабые. Если бы мы снова увидели твоего… твоего коня…
