— Ты их узнал? — на ходу, приближаясь к Робину, воскликнул Саланка.
— В Ноттингеме таких бойцов нет. Думаю, норвежец подтвердит, — резко глянув на Торстведта, отвечал Робин, наблюдая за тем, что происходило на опушке у хижины. — Зря они так, — продолжил он, указывая на нескольких лучников, вскочивших на спрятанных за хижиной коней, чтобы организовать погоню. В своем родном лесу бойцы Робина были практически неуловимы.
Впрочем, времени и желания продолжать чересчур неравную схватку у путников не было, и они поспешили скрыться в гуще леса, непроходимой не только для конного, но и для пешего.
Что же все-таки значило это происшествие? Необходимо было узнать, находится ли еще в хижине сын Торстведта, а если нет — то где, и жив ли он вообще. Что случилось со старой ведьмой и бородатым знахарем-друидом? Избежав схватки, путники решили оставить племянника Лопина, Гарвея, вместе с Саланкой неподалеку от хижины, чтобы хоть как-то проследить за происходящим в стане противника. Боллок остался ухаживать за раненым, юркого Шеппарда послали к старейшинам нескольких окрестных деревень за вызовом подкрепления, а Робин с Торстведтом на конях Гарвея и убитого Маркуса отправились в место условленной встречи с шерифом.
Возможно, Робин поступал опрометчиво. Но безукоризненное поведение норвежца в бою не давало главарю лесных разбойников оснований для недоверия.
— Это люди Таумента. С моих кораблей, — холодно процедил сквозь зубы норвежец, едва они покинули место общего сбора. — Это бристольцы.
Бристольский полк славился тем, что еще со времен походов в Палестину ни разу не отступил на поле боя. Этот южный город был одним из главных оплотов норманнов в Англии, и несколько поколений молодых дворян и мещан воспитывалось там в духе воинской доблести.
— Они умело дерутся. Но они здесь чужие, а чужие никогда не могли управиться с Шервудом, — уверенно парировал Робин.
— Но их здесь не двадцать. Больше. Гораздо больше. — И норвежец, с момента самой первой встречи остававшийся холодно-невозмутимым, пришпорил коня и неожиданно разразился громогласными проклятиями. Робин, двигавшийся на полкорпуса позади, ни о чем не расспрашивал, дожидаясь, пока Торстведт сам не раскроет карты.
Через какую-то минуту норвежец замолк и продолжал свой путь в холодном молчании. Наконец, словно вспомнив о том, что он не один, Торстведт обернулся к Робину и, внимательно, словно подбирая слова, продолжил прерванную полчаса назад речь:
