– О, да, – тихо сказала я.
– А потом мои родители и младший брат, его звали Тристан, погибли. Тристану было всего одиннадцать, бедняге. Роберта злило, что ко мне проявляют участие, хотя я и сам охотно обошелся бы без этого.
Макс все курил, и сердце у меня сжалось, когда я увидела, какое у него сейчас было лицо. Кажется, Роберт сказал, что Гастон на картине выглядит одиноким? Сейчас я видела перед собой воплощенное одиночество, которое началось не сегодня, а длилось долгие годы.
– Роберт не жалел сил, чтобы досадить мне, и, учитывая, что он старше, ему это неплохо удавалось. Я не хочу вдаваться в подробности, но я, мягко говоря, вздохнул с облегчением, когда он кончил школу. Мне вполне хватало каникул, которые мы проводили здесь. Три года немалая разница в возрасте, когда приходится иметь дело с задирой.
– Могу себе представить! Не удивительно, что он не понравился мне с первого взгляда! Как же можно быть таким злющим! – с негодованием воскликнула я, чувствуя, как во мне закипает обида за Макса.
– Клэр, – отвечал он со смехом, – не стоит бросаться на мою защиту, уверяю вас. Но я еще не все вам рассказал.
– Ах, вот как? А что же еще?
– Несколько лет все было спокойно. Мы почти что друг друга не видели, начался университет, и так далее. Потом я женился на Софии. – Снова последовала долгая пауза, и я ждала, внимательно разглядывая пуговицу на куртке Макса, напряженно ожидая, что он расскажет дальше.
– Потом я начал становиться известен как критик. Мне везло, я преуспел, мне многое удавалось. Роберт мечтал стать художником, как его отец, но он неталантлив. Жизнь Роберта сложилась неудачно, и это сделало его еще и недоброжелательным. Он очень честолюбив, но так и не смог добиться признанья, а то, что его младший брат делал успехи, ожесточало его еще больше. В конце концов его жутко раскритиковали газеты, я, слава Богу, оставался в стороне. Но он обвинил меня в том, что я настроил против него моих друзей. Я, разумеется, этого не делал, но он мне так и не поверил. К сожалению, даже его отец критиковал его работы, и это его доконало. В конце концов он забросил живопись и открыл собственную галерею. У него были кое-какие деньги, чтобы начать свое дело, и он сумел их с толком употребить. Таким образом мы начали вращаться с ним в одних и тех же кругах, и он снова, причем еще пуще, стал со мной соперничать. Правда, на этот раз он нашел объект совсем рядом, дома.
Я, затаив дыханье, слушала Макса. Мне стало казаться, что шум разбивающихся о скалы волн звучит в ушах громче и громче.
