Пенелопа поперхнулась.
— Бараньи… — Она выплюнула все, что не успела проглотить, и закашлялась.
— Яички, — докончил он за нее. Наклонив голову, он с явным интересом наблюдал за выражением ее лица. Вот уж никогда не думал, что человеческое существо может так позеленеть. — Он наклонился поближе и коснулся ее щеки. — Потрясающий цвет. Необыкновенный, правда. Он чудесно дополняет твой красный нос.
Сет вышел на улицу через черный ход и жадно вдохнул ночной воздух. Пахло свежестью с примесью терпкого сладковатого запаха, который у него ассоциировался с Западом. С того самого момента, как он вдохнул аромат прерий, он полюбил его, но никогда еще этот свежий воздух не был ему так дорог, как в этот вечер, после ужина с Пенелопой в пропитанной рвотным зловонием комнате.
Образ Пенелопы, жалко скорчившейся над ночным горшком, мысленно промелькнул перед его глазами. Этого оказалось достаточно, чтобы заставить Сета виновато выдохнуть свежий воздух. С каких это пор она стала такой слабой на желудок? Три года назад она бы и глазом не моргнула при упоминании о съеденных бараньих яичках. Тогда она отличалась крепким желудком и гастрономическим вкусом под стать его собственному.
Ругаясь про себя, он достал из кармана портсигар и сжал его в руках. Самое худшее в его дурной выходке то, что он не имел возможности успокоить ее. Он не мог поддержать ее и смягчить приступы рвоты, не мог шутя поддразнить и отвлечь, как делал раньше, когда ей нездоровилось.
Боясь не справиться со своими истинными чувствами и потерять маску холодного циника, которую он сознательно надел, Сет ограничивался сдержанным выражением сочувствия. Он знал, что если не совладает с собой сейчас, то не сможет сдержаться в будущем. А этого нельзя допустить.
Предмет его грустных размышлений жалко застонал.
— Мне снова плохо.
Сет с тревогой посмотрел на Пенелопу, сжимавшую пустой бочонок из-под пива. Она была похожа на молодого матроса, страдающего от морской болезни во время шторма.
Тихо ругаясь на себя, он сунул портсигар обратно в карман и поспешил к ней. Хотя здравый смысл предупреждал, что ему нужно изображать холодное безразличие и соблюдать дистанцию, чувство долга воспротивилось: ведь она была сестрой Джейка, и ради своего друга он обязан позаботиться о ее благополучии.
Так примерно он говорил самому себе, когда обнял дрожавшую девушку.
— Дыши глубже, — посоветовал он, нежно гладя ее по волосам и по спине. — Тошнота быстро пройдет.
