Все слуги, кроме Гудвайф, спали в дальнем крыле дома, где находилась и ее собственная спальня. Скэммелл обосновался в комнате над главным входом, и когда она задержалась на верхней ступеньке ведущей туда лестницы, ей стало слышно, как он храпит. Гудвайф была ближе всех, ее спальня выходила прямо в гардеробную матери, и Кэмпион понимала, что двигаться ей придется как можно осторожнее. При малейшем шорохе Гудвайф проснется и выкатится, пылая гневом, навстречу непрошеному гостю. В одних чулках Кэмпион прокралась по короткому коридору в просторную комнату, где ее родители делили безрадостное ложе.
В комнате пахло воском. Кровать была покрыта тяжелым льняным покрывалом, морщившимся возле столбиков для мрачного балдахина. Справа была гардеробная отца, слева матери. Она заколебалась.
В комнате было темно. Она пожалела, что не догадалась прихватить свечу, но занавески были открыты, и глаза постепенно привыкли к мраку. Она слышала собственное дыхание. Любой шорох казался многократно усиленным: шуршание платья и нижних юбок, шарканье чулок по дощатому полу.
Она глянула направо, услышав даже шелест собственных волос, задевших плечо, и увидела хаос в гардеробной отца. Кто-то побывал здесь до нее, вытряхнул все из комода, сбросил одежду с полок. Она подозревала, что с комнатой матери обошлись так же. Дверь была приотворена.
Она прокралась к ней, осторожно перенося свой вес с одной ноги на другую, замирая при каждом скрипе половицы. И вот ее рука уже касается двери и толкает ее.
В лунном свете предстала маленькая комната. Дверь в дальнем конце, которая вела прямо в покои Гудвайф, была закрыта. Если кто-то и обшаривал эту комнату, то привел ее после себя в порядок, а более вероятно, что позднее здесь побывала Гудвайф. Теперь тут хранились тяжелые льняные простыни, белевшие на полках. В комнате пахло рутой — Гудвайф считала, что этот запах отпугивает моль.
Сокрыты, У стены стоял большой, с открытой крышкой, комод ее матери.
Кэмпион нервничала. Прислушивалась. Ей слышно было, как поскрипывает старый деревянный дом, слышно было собственное дыхание, далекое приглушенное сопение Скэммелла.
Она знала, что у цели. Она помнила, как играла в огороде в прятки со старой поварихой Эгнес, и чувствовала, что сейчас «тепло». Через многие годы до нее будто донесся голос Эгнес: «Не обожгись, малышка, уже совсем близко! Ищи, ищи! Продолжай!»
Она замерла. Инстинкты, обострившиеся после долгого копания в бумагах отца, влекли ее в эту комнату. Она представляла себе, как он что-то прячет. Что бы он сделал?
