— Помажь и мне.
Драчунья робко подставляет ей голову. Такой тихой я ее никогда не видела.
— Мне ничего нельзя делать. У меня порог сердца.
Новенькая и говорит как взрослая. И руки у нее пухлые, с маникюром.
— Меня тут все знают. Я уже пятый раз в больнице.
Вот, значит, что такое настоящая болезнь. Я с завистью пересчитала бутылочки под кроватями. Даже у Плаксы их было три, а у меня только одна. Скоро меня обещали зондировать, и тогда уж точно все откроется.
Маме, наверно, про мой обман с градусником сообщили, потому что после этого она долго не приходила. Я ее почти как Плакса ждала. Только виду не показывала. А когда совсем устала ждать, она пришла.
— Мам, у меня, как у Драчуньи, какие-то лямблии в печени нашли! — похвастала я.
— А лечат их, знаешь, чем? Акрехином. Он такой горький, что меня каждый раз рвет и ничего в живот не попадает.
Я забрала мамины руки в свои, чтобы она ни на кого больше не смотрела.
— Потерпи немного. Я постараюсь достать акрехин в капсулах.
Здорово болеть: мама волновалась за меня и была вся-вся моя!
— И еще мне вечером уколы делают. Значит, у меня настоящая болезнь, как порок сердца? Да?
— Ну что ты! Порок сердца — это большое несчастье. А тебя скоро выпишут.
— Когда?
— Через недельку. Как раз и папа к тому времени приедет. Он везет из Вьетнама сюрприз на букву «о».
— Очки? Осла? Одеяло?
— Не скажу. Вот придешь домой и увидишь.
Больше я болеть не могла. Такую болезнь — с акрехином, уколами и Секретом дома — вообще никто не выдержит. Я стала каждый день проситься домой. Даже плакала как Плакса, когда никто не видит.
И, наконец, меня выписали.
На букву «о» оказалась обезьянка.
Точнее ее нужно было назвать на букву «Г», потому что это был маленький живой гиббон. Он лежал, свернувшись калачиком, на подушке рядом с жарко натопленной печкой. И выглядел очень грустным.
— Мам, его как зовут?
Мама присаживается около двери снять боты. Обезьянка вскакивает и, быстро-быстро перебирая короткими ногами и балансируя длинными руками, бежит к ней.
— Его зовут Винтик.
Мама наклоняется, берет малыша на руки. Он обхватывает ручонками мамину шею и прячет личико под подбородком.
— Почему?
— Потому что его папе подарили с вьетнамским именем. Но ни произнести, ни запомнить его папа не мог, и сказал, что оно больше всего напоминает слово «винтик».
Винтик совсем не похож на тех проказливых обезьян, про которых я читала. Он часами лежит на папином письменном столе под лампой и лишь иногда трогает выбегающие из-под его пера буквы. Мама носит его перед обедом на кухню мыть руки и ноги, потому что он ест всеми четырьмя лапами. Но даже когда Винтик ест или пьет чай из блюдца, личико его остается грустным-прегрустным. И только когда ему у цыганок покупают стакан земляных орешков и высыпают его в желтое блюдо-подсолнух, старческие морщинки на черной мордочке разглаживаются. Винтик обхватывает блюдо ногами, а руками быстро-быстро очищает скорлупу, при этом черные блестящие глазки неотрывно следят за мной: вдруг возьму орех.
