— Лен, хочешь поиграть в мячик в коридоре?
— Угу. Чур, я первая.
Мячик стук об стенку повыше двери, пониже лампочки, Лена — скок через него, я ловлю. Мячик опять стук об стенку…
— Во-о, новую моду выдумали! Скачут по квартире как дурдинские кобылы! Марш отседова! Ишь, повадились мячом стенки бить!
Раз Ксении не нравится, как мы играем, можно и на улицу пойти.
— Лен, давай поскачем на асфальте там, где снег подтаял.
— Не-а, не хочу.
— А за сараями?
— Не-а, я все про тебя знаю.
— Что ты про меня знаешь?
— Что у тебя не русская фамилия. Русские фамилии бывают только на «-ова», как у меня, или на «-ина», как у бабушки…
— Почему это? Раз я здесь живу, значит, я — русская.
— Ну, ты, может, и русская, а Алка с первого этажа — нет. У ее собаки — и то не русское имя — Сильва — ты — меня — не — любишь.
— Какое же у нее имя?
— Еврейское. Евреи — это очень плохие люди, они хотели Сталина отравить.
— Алла никого не может отравить. Ее даже на музыку одну не выпускают.
— Потому и не выпускают, что боятся, что все про них все узнают.
Да, про Сталина я что-то по радио слышала. Кажется, он и вправду заболел. Но при чем тут Аллочка с первого этажа? Он ведь в Москве, а мы тут.
— Сталин, наверно, просто простудился. В Кремле самые лучшие врачи в мире. Они его быстро вылечат.
— Угу. Хочешь расскажу тебе свой секрет?
— Хочу.
— Видела мальчишку с шестой квартиры? Он тебе нравится?
— Не знаю, я никогда с ним не разговаривала.
— Вот и врешь! А я с ним целовалась! Теперь расскажи свой секрет.
— У меня нет секрета.
— Врешь! С тобой никто не будет дружить, потому что ты скрытничаешь. Вот с осени начнем вместе с мальчишками учиться. Они тебя будут колотить и стригунчиком обзывать.
— А тебя?
— Меня только за косы дергать. А если которые будут приставать, я им германские марки дам.
— Ой, и у меня есть марки из Швеции, Норвегии и Франции.
— Не-а. Твои не годятся. Они капиталистические. Их вообще запрещено дома держать.
Счастливая Ленка: она все про всех знает и мальчишек не боится.
А у меня и марки неправильные, и фамилия не совсем русская. И то, что я умею, никому не нужно, а то, что я знаю, вообще не считается.
После того, как уехала тетя Лина, наша квартира будто состарилась. Сразу стали заметны ямы в кухонном цементном полу, все об них спотыкались и ругались. С потолка свешивались черные нити. На табуретке опять раскачивался пьяный Гришин.
Вечером после школы есть одной не хотелось. Чтобы меня не ругали, я проковыривала жир в сковороде, оставленной Никифоровной, вытаскивала из-под него котлету, обгрызала ее с одной стороны, а потом засовывала ее обратно и заглаживала жир ровненько ножом.
