— Валя, хочешь пойти к нам, я тебе покажу игрушки?
— Не-а. У тебя там кто из родичей. Заругаются.
— Нет, только Никифоровна.
— Нянька, что ли?
— Ну что ты! Я уже большая. Она маме помогает по хозяйству.
— Да? А ты чо по чужим фатерам ходишь?! А ну вали отсюда!
Все. Нужно убегать. Сейчас разозлится.
Я дружу с Валькой, Валька дружит с Блажой, а Блажа — ни с кем.
Ее все гоняют. Это игра такая. Сначала нужно нарочно ее не замечать, а потом вскочить и мчаться за ней до парадной. Или по-другому: принять ее в игру, а потом, когда все забудут, что она Блажа, кто-нибудь должен завопить: «Блажа!!!» Блажа побежит, и все за ней. Однажды я побежала вместе со всеми и не успела остановиться около ее парадной. Меня внесло прямо внутрь. Там было темно и никого не видно. Может, Блажа спряталась за дверь? Нет. Под лестницу? Там стоит чья-то коляска. Настоящая. С блестящей ручкой. Вот бы мне такую покатать.
— Не трогай. Это не твоя.
Ой, Блажа! Прячется на корточках за коляской.
— И не твоя.
— Нет, моя.
— Что, у вас грудной ребенок есть, что ли?
— Есть.
— Не ври. У тебя никого нет. Даже папы.
Я сама не поняла, как у меня сказались эти слова. Ведь я ничего про эту девочку в красном пальто не знала. Только, что у нее мелкие острые зубы, и все ее гонят. Меня никто никогда не боялся, а эта девочка боится.
— Ты не Блажа. Я это нечаянно придумала. Хочешь, мы покатаем вместе коляску?
— Это наша коляска.
— Ну и хорошо, давай играть в дочки-матери.
Наверху хлопнула дверь. Блажа выпрямилась, отодвинула меня, взяла коляску, как взрослая, и повезла ее к выходу.
По лестнице спускалась женщина в таком же коротком красном пальто как у Блажи. Она осторожно несла завернутого в одеяло ребенка.
— Ты, наверно, Лелечкина новая подружка? Хочешь посмотреть малышку?
Сейчас Леля пожалуется маме, что я ее дразнила. И про те слова скажет…
— Смотри: агу, агу, кто у нас такой малюсенький, агу.
Как же я раньше не подумала, что она такая же, как я, что у нее есть мама, сестренка?
— Ты, девочка, пойдешь с нами на молочную кухню?
— Я больше никогда не буду.
— Чего не будешь? Ах, какое солнышко! И Катюше-агуше откроем солнышко. Пусть весна подрумянит нашу малышку.
— Никогда не буду дразниться.
— Вот и хорошо, вот и не дразнись. Держись за коляску. Поехали с орехами.
Мы шли какими-то незнакомыми переулками. Заборы, заборы, садик. Леля держалась за одну сторону коляски, я за другую. Мы все трое были мамы. Мы все трое загорали ребенка на солнышке и боялись, чтобы ветер не надул ему ушки. А когда главная мама ушла стоять в очередь за кефиром, и малыш заснул, мы с Лелей на оттаявшем кусочке асфальта стали прыгать в классики, и мне было даже странно вспомнить, что когда-то Леля была Блажой.
