— Как интересно! — воскликнула Лоретта.
— Среди наших гостей есть художники и музыканты, — продолжала Ингрид. — А изредка, очень изредка у нас бывают и дамы, которых тоже не принимают в самых чопорных домах, но они талантливы, оригинальны и значат что-то сами по себе.
Она помолчала, а потом добавила с улыбкой:
— Но в остальном у нас бывают только мужчины, и меня очень увлекает принимать господ, занимающих важные государственные посты или прославившихся на том или ином поприще благодаря своему уму.
— По-моему, это чудесно! — сказала Лоретта. — И теперь я понимаю, почему маркиз никогда тебя не покинет, сколько бы лет ни прошло, прежде чем вы сможете пожениться…
— Вот об этом я и молюсь каждый вечер, — сказала Ингрид негромко. — Я люблю Хью, я готова умереть ради него, и, что гораздо труднее, я стремлюсь сделать его жизнь такой счастливой, чтобы он никогда ни о чем не пожалел.
— Не сомневаюсь, тебе это отлично удается! — ответила Лоретта, целуя ее.
Ингрид, быстро оглядев себя в трюмо, поспешила вниз.
В дверях она обернулась.
— Выжди ровно десять минут, — предупредила она, — а потом спустись в Серебряный салон, где мы собираемся перед завтраком. Лакеи в вестибюле покажут тебе, где он.
Лоретта улыбнулась ей.
— Ты хочешь, чтобы я вышла, как примадонна на сцену!
— Конечно! — ответила Ингрид. — Я хочу, чтобы ты произвела ошеломляющее впечатление, чтобы все гости были сражены.
— Ты меня пугаешь!
— Наслаждайся их комплиментами, но помни, что Фабиан опасен.
Она уже повернулась, чтобы уйти, когда Лоретта сказала:
— Благодарю, благодарю тебя, милая Ингрид! И надеюсь, тебе не придется краснеть за меня.
— Просто вспоминай этих двух светлостей, которые сговорились поженить своих детей, не спрашивая их согласия, и я уверена, ты сыграешь свою роль очень убедительно.
Еще раз улыбнувшись ей, она ушла, и Лоретта осталась одна.
Она подошла к каминной полке и погляделась в зеркало, висевшее над ней.
Несколько секунд она видела только свои глаза — огромные, чуть испуганные.
Потом увидела новую сложную прическу, которую сделала ей горничная Ингрид. И оценила, как парижское платье подчеркивает округлости груди и осиную тонкость талии.
И тут она сказала себе строго:
«Я англичанка, холодная, презрительная, не доверяющая мужчинам, а французам — особенно!»
Внезапно она вскрикнула от ужаса. Они столько говорили с Ингрид и не условились, каким будет ее вымышленное имя!
Она в отчаянии старалась придумать, что же ей делать, но тут открылась дверь и вошел лакей с серебряным подносиком, на котором лежала записка.
