— Безусловно. Я все думаю, сможет ли Мэри Грейс приехать в Корнуолл и остановиться у Трегарлендов? Я уверена — когда моя сестра увидит этот портрет, ей захочется заказать Мэри точно такой же! Мы поедем туда на день рождения — мой и Дорабеллы, и я предложу сестре пригласить Мэри. Как вы думаете, она приедет?
— Я уверен, что вы способны убедить любого члена семьи Доррингтонов сделать ради вас все что угодно!
— Вы действительно в этом уверены? Я и не знала, что умею быть столь убедительной.
Взглянув через стол, я заметила, что мать, которая беседовала с миссис Доррингтон, посматривает на меня. На ее лице была умиротворенная улыбка, и мне стало чуточку не по себе.
Покинув дом Доррингтонов, мы задержались на несколько дней у Эдварда. Мать часто уходила вместе с миссис Доррингтон. Я не просилась с ними, а она не предлагала мне этого: я знала, что мать хочет купить мне подарок на день рождения и сохранить его до поры до времени в тайне.
Много времени я проводила с Гретхен: мы вели с ней продолжительные разговоры. Было бесполезно делать вид, будто я не замечаю ее озабоченности, так что я сама заговорила о ее семье. Гретхен сказала, что дела не стали лучше, точнее, даже хуже. Время от времени она получала от своих вести, и, хотя они уверяли, что все в порядке, она знала, что все обстоит как раз наоборот: они жили в постоянном страхе.
— Все молодые люди Германии вступают в нацистскую партию. Они маршируют по улицам, они везде! К счастью, моя семья живет в сравнительно глухом месте, но ее постоянно гнетет неуверенность.
— Гретхен, а не попытаться ли им выбраться оттуда?
— У них нет возможности это сделать, они потеряли бы все. Да и как можно оторваться от своих корней? Эдвард говорит, что мы съездим к ним следующим летом, но я в этом не уверена, все постоянно меняется. Они мне не пишут об этом, но я чувствую, как им плохо. Они не хотят, чтобы я беспокоилась, говорят, что все у них хорошо, но я очень боюсь за них!
Я попыталась припомнить то ужасное ощущение, от которого мне было никак не избавиться: жуткое в своем неистовстве презрение к человеческим страданиям, этот ужас и безнадежность, которые я видела на лицах людей в ту ночь! Меня приводило в отчаяние сознание того, что люди могут быть столь безразличны и даже находить наслаждение в муках других. И что было причиной этого? Я бы еще могла понять взрыв гнева в ответ на какие-то из ряда вон выходящие действия, но это бессмысленное преследование на почве расовой ненависти было вне пределов моего понимания. Что это были за люди, способные так себя вести? Всякий раз, когда я вспоминала события той ночи, мне становилось дурно от гнева и отчаяния.
