Снился ему и моряк.
Моряк этот держит его крепко-крепко и толкает в топку. А в топке – огонь страшнейший.
Как пташка, бьется у него в руках Стрижик и плачет.
Вдруг является господин, добрый такой, ласковый, и кричит моряку:
– Не сметь, не пущу, отдай его!
Моряк разжал руки и выпустил Стрижика.
Снилось Стрижику после, что лежит он у обжорки пьяный-пьянехонький. Дикари напоили его.
Лежит он, а из головки его бежит кровь. Кадык (вор) разбил ему камнем голову. Кровь бежит, и он тяжело дышит. Глазки у него смыкаются.
Снилось ему еще, что сидит он в школе. И не один он. Тут и Мишка Рябой, и Ванька Колдун, и Семка Клоп, и Федька Дикарь. Все «свои», знакомые – шарики. Мордочки у них чистенькие, беленькие, как фарфоровые писанки, глазки сияют, волосенки подстрижены и намаслены, и на всех – новая одежонка.
Все сидят и слушают. В классе тихо, и учитель с красным длинным носом читает. Читает все такое чудное: про «Волка и лисицу», «Красную Шапочку», «Козлика и его деточек».
Спит Стрижик, улыбается во сне, и снится ему, снится.
А товарищи заканчивают работу. Чистят последнюю трубку. И теперь все слабее и слабее звучат молоточки, слабее стонут связи и трубы.
Скоро оборвется стон, и «сердце», как бы истекшее кровью, смолкнет и перестанет биться.
Вот просунулась в горловину котла голова кочегара.
– Кончили? – спросил он.
– Кончили!
Кочегар вынул голову, и из котла вынырнул мальчуган с открытой грудью и лицом, выпачканным накипью.
– Все, старшина, в порядке?
– Все, Еремеич.
– Заогненный ящик почистили?
– Почистили.
– И связи тоже?
– Тоже.
– Экзаменовать, значит, не надо?
– Не надо.
– Смотри-и! Ну, ладно. Иду зарядить топки и пустить воду.
Кочегар исчез. Старшина же, утирая рукавом лицо и втягивая с наслаждением свежий морской воздух, вливающийся свободной струей сверху через железные решетки и входы в машинную, сел на корточки у края горловины.
В горловине блеснула свеча, и вылез другой шарик.
– Какой час? – спросил он старшину.
– Два будет.
– А чтоб им света не видать! – выругался тот энергично и зло сплюнул.
– Кому? – спросил старшина.
– Известно, не мне. Ну, и общество же! До двух часов людей мучает.
– Каких людей?
– А таких! Что, мы не люди?
– Выходит, не люди.
– Ты вот, старшина, – горячился сморчок, шарик, – рассуди сам. Отчего нас так поздно держат?
– А то как же? Пароход, умник ты этакий, ведь срочный. Сегодня итить ему надо.
– Завтра пошел бы, не опоздал.
– Говори! Станут ждать до завтра. Рейс из-за тебя откладывать, что ли? Время, брат, деньги… Ну, вы, идолы! Чего не вылазите?! – рассердился старшина.
