Просто удивительно, как этот примитивный физиологизм сочетался в Буробине с наивным романтизмом. Но сейчас было не до романтики. После потери четырех килограммов он, как боксер, вынужденный заниматься сгонкой веса, был ужасно рад. Но после потери восьми килограммов, его начало шатать.
Поэтому вынужденная пауза позволяла ему сохранить хорошую мину при плохой игре.
В связи с приездом одного из кураторов проекта, был объявлен выходной. Буробин использовал его по-своему. Он спустился в балку, прошел по ней километра полтора и вышел к старой плотине.
На дне балки тек хилый ручеек. Который был хилым сейчас, в разгар лета. А весной был вполне полноводной бурной рекой. И эта река, перехваченная плотиной, образовывала весьма приличное озеро, в котором можно было купаться.
Что Петр и делал. Он купался, загорал и периодически подкреплялся салом, черным хлебом и малосольными огурцами, купленными в ближайшей деревне.
После тошнотворного густого запаха эфирных масел и постоянного ора репродукторов, тишина и простые деревенские запахи казались раем. Весьма неплохим оказался и первый день без секса.
Он даже удивился на себя. Месяц назад он готов был продать душу дьяволу за ночь с любой более или менее приемлемой женщиной. А вот сейчас был рад передохнуть от красавицы Тамары.
Его размышления были нарушены шорохом. Петр поднял голову и увидел Коваленко.
– Валера, ты тоже умудрился вычислить это чудное место?
– Еще раньше, чем ты. Я же родом с юга и наверняка знал, что тут должна была быть левада и озеро.
– А что такое левада?
– Эх ты, природовед! Левадой называют заливной луг вот в таких балках. Как правило перед искусственными озерами.
– Да я, собственно, помню, слышал в детстве такое слово от бабки, но вот никогда не знал, что это такое.
– Теперь будешь подкован в южнорусском фольклоре. А то, какой ты казак, без знания таких словечек.
– Да… Кстати, о казаках, говорят я на той пьянке черт знает что выделывал. Но не помню. Неужели действительно так выступил, что эхо не затихло в течение месяца?
– Выступил. Не то слово. Удивляюсь, как лагерь уцелел. Да и потом ты тоже не давал народу скучать. От твоей любви мадам Блохинова так каждую ночь орала в экстазе, что весь народ не спал.
– А что, разве мы так громко возимся, что мешаем кому-то спать?
Коваленко засмеялся.
– Мешаете вы спать не столько громкостью воплей несравненной Тамары, сколько возбуждая зависть личного состава. Но сегодня любимый город может спать спокойно. Вряд ли восходящая звезда советской науки Владислав Блохинов доведет свою женушку до такого же состояния, как ты. Тем более из их жилого трейлера ничего не слышно.
