Сэр Чарльз Тревеннинг был человеком, который редко выдавал свои чувства. Он вел спокойную, упорядоченную жизнь, не отказывая себе ни в чем, а коль случалось так, что предметом его желания становилось нечто такое, о чем миру знать не следовало, то мир и оставался в неведении. И вот теперь он как последний дурак выдал себя – и кому? – обычному трактирщику!
Эта неприятная мысль не давала сэру Чарльзу покоя. Однажды ему удалось обвести вокруг пальца своего опекуна, и, вне всякого сомнения, он получил от этого удовольствие. Даже наслаждение, если, конечно, у него хватит смелости дать этому чувству столь фантастическое название. Но и за удовольствие, и за наслаждение следовало платить. А сейчас предчувствие надвигающейся опасности терзало его душу, не давая покоя. В какой-то момент сэр Чарльз Тревеннинг чуть было не поддался панике, однако он был человеком, который ни за какие блага в мире не согласился бы заплатить по счету дороже, чем следует.
И когда он, невозмутимый, прямой, как палка, сидел за столиком в гостинице Лефевров, по его бесстрастному лицу никто не смог бы догадаться о том, какая буря бушевала в его душе, – буря, которую вызвала маленькая девочка из монастыря. Стоило только прозрачным, как лесные озера, глазам встретиться с его взглядом, как он понял, что маска ледяного спокойствия, надеваемая им специально для этого случая, неумолимо сползает с лица как шелуха. Это было странно и в то же время страшно. Та минута в скромной деревенской гостинице вдруг напомнила ему о другой, которую он когда-то пережил в садах Воксхолла,[4] и скромная, неприметная девчушка вдруг посмотрела на него точно так же, как молодая женщина и тот памятный день. Как и тог да, сэр Чарльз вдруг почувствовал, что у него слабеют ноги.
Он, сельский эсквайр и землевладелец из Корнуолла, мировой судья и один из наиболее уважаемых джентльменов графства, человек, чьи финансовые интересы охватывали весь Лондон, друзья которого и в городе, и в деревне принадлежали к сливкам высшего общества, просто не имел права сидеть в какой-то захолустной французской гостинице, болтая с трактирщиком. Он не имел права бродить в садах Воксхолла. А уж если бы ему пришла охота погулять в увеселительном саду, так следовало отправиться в Рэйнлоу, куда он мог бы поехать в карете, окруженный шумной толпой друзей. Теперь, когда он мысленно обращался в далекое прошлое, ему казалось, что какой-то неумолимый рок привел его в тот день в сады Воксхолла, где представители его класса не бывают и где, как обычно считали, место лишь вульгарным торговкам. И если бы он тогда не поехал в Воксхолл, то потом не сидел бы за столиком в скромной деревенской гостинице, коротая время за стаканом вина с болтливым пьянчугой хозяином.
