Сэйдж посмотрела вниз, на Джима. В его синих, блестящих от волнения глазах она увидела гордость за нее. Они улыбнулись друг другу, и ей стало удивительно хорошо и спокойно. Никто из мужчин, ни один, даже не сделал попытки как-то обидеть ее или оскорбить. Наоборот, они, к ее удивлению, явно были довольны ее пением. Да что там довольны! Оно им просто нравилось, это же видно!
Ей стоило больших усилий не соскочить с табурета и не броситься собирать гору серебряных монет скопившихся у ее ног. На свое счастье, Сэйдж вспомнила, что ей советовала Тилли, когда они обсуждали предстоящее выступление: «Ты всегда должна держать себя перед этими пьяницами, как настоящая леди. Даже последний выпивоха знает, что леди выше того, чтобы елозить по полу, собирая монеты. Пусть потаскухи собирают деньги, которые им бросают. А ты себе этого не позволяй. Когда ты уйдешь, Джейк соберет все до последнего цента».
Сэйдж нервно провела рукой по струнам, подождала несколько секунд и начала петь «Кемптаунские скачки». И с первых же слов к ней присоединились все бывшие в зале мужчины и проститутки. Сэйдж исполнила еще две песни, стараясь не обращать внимания на продолжавшие сыпаться к ее ногам деньги.
И, наконец, когда она закончила петь «Мой старый дом в Кентукки», Джим сделал знак, что ей можно покинуть сцену. Женщина встала и, улыбаясь, сказала:
— Спасибо, джентльмены.
И тут же раздались разочарованные, протестующие крики. Но Джим взял Сэйдж под руку и помог ей спуститься со сцены. А потом они вместе, провожаемые взглядами всех бывших в зале, подошли к двери, ведущей на кухню, и скрылись за ней.
— Похоже, это правда, — произнес один из мужчин. — Она новая подружка Латура. Счастливый, сукин сын!
Тилли ожидала их у плиты, и на ее лице улыбались даже морщины.
— Они все тебя полюбили, милая! — воскликнула она, выдвигая из за стола стул и усаживая на него Сэйдж. — Я заварила чай на травах. Это промочит тебе горло.
Так и начался новый этап в жизни Сэйдж Ларкин.
Сэйдж стала привыкать к тому, что каждый вечер пела перед грубыми, плохо воспитанными посетителями салуна, и никто ни словом, ни взглядом не осмелился ее побеспокоить. Слушавшие ее люди относились к ней с огромным уважением, иногда они даже плакали во время песен. И все, кроме Тилли, были уверены в том, что она и Латур — любовники.
— Посмотрите-ка на этого чертова метиса, — говорили они между собой. — Он же не может оторвать от нее глаз!
Но все они с завистью вынуждены были признать, что осуждать его за это нельзя. Среди них любой с готовностью продал бы душу дьяволу, лишь бы оказаться на месте Латура.
