Домой они вернулись поздним вечером.
Я уже почти не надеялся на их возвращение в тот вечер, как в трапезную пришла королева Гуннхильд. Я очень удивился, что королева сама пришла ко мне, а не вызвала в палаты. До сегодняшнего вечера вызов к ней был торжественной церемонией. За мной присылали раба, я входил в палаты, падал на колени и униженно спрашивал, что угодно королеве.
Она шествовала впереди меня в трапезную в сопровождении двух служанок, а я следовал за ними на почтительном расстоянии. Только усевшись на высокий трон и уверившись, что я готов записывать ее рассказ, королева отпускала девушек.
Я уже выполнил большую часть орнамента, хотя работа продвигалась медленно. Подобное искусство требует времени. Было заметно, что орнамент поразил и обрадовал королеву. Она поблагодарила меня и взяла его с собой, когда пошла к трону.
Чтобы не показать, что я заметил изменения в ее поведении, я встал на колени.
Но сейчас я перехожу к записям.
— Встань, Кефсе, — говорит она. — И садись к столу. Я хочу, чтобы ты записал мой рассказ.
Она терпеливо ждет, пока я раскладываю принадлежности для письма, а затем говорит:
— Рудольф утверждает, что ты — сбежавший из монастыря монах.
Я удивлен — но не словами Рудольфа, а желанию королевы внести наш разговор в рукопись. И я молчу.
— Так значит, он прав, если ты не отвечаешь? — спрашивает королева.
— Нет, он ошибается, я никогда не был монахом.
— Он хочет купить тебя, потому что считает необходимым послать тебя обратно в монастырь.
Я начинаю понимать, почему она решила записать наш разговор.
— Я могу лишь повторить, королева, что я никогда не был монахом. И надеюсь, вы мне поверите.
Она смотрит на меня, и я не отвожу взгляда.
— Я верю тебе, — говорит Гуннхильд. — И обещаю не продавать тебя. Ни Рудольфу, никому другому. Я сама предложила тебе помощь и не собираюсь отказываться от своего предложения.
Ее доверие велико. Рабу веры мало, а слово священника стоит многого.
Я встаю на колени и благодарю ее. Но в душе по-прежнему бушует буря. Она началась, когда королева спросила меня о прошлом.
— Священник говорил со мной и еще кое о чем, — продолжает она, когда я усаживаюсь за стол. — Он требует прочитать твои записи. Или он грозит запретить мне пересказывать слова королевы Астрид.
— Королева, — отвечаю я. — У священника нет на это права.
— Ты уверен?
— Да. Его власть, полученная от епископа, распространяется только на нашу душу. Он имеет право и обязан бороться с искажением нашей веры, пытаться спасти грешников, но рассказ королевы Астрид не имеет с этим ничего общего. Ее рассказ — это свидетельство жены конунга, которого кто-то из епископов объявил святым, и очень важно, чтобы ее рассказ был записан. Потому что ошибаться могут и епископы. И случается, что не все святые действительно святы. Рудольф не имеет права злоупотреблять своей властью. Да и не в его это власти запретить записывать рассказ королевы Астрид.
