— А какое отношение все это имеет к песням Хьяртана? — спрашивает она.
— Хьяртан не оллам и не филид, и я бы даже не стал называть его скальдом, так плохо он складывает стихи. Но ему известно много чужих вис и песен, и большинство из них очень хорошие. Они могут показаться простыми человеку, привыкшему к более сложному стихосложению, но они искренни и талантливы. Они захватывают и впечатляют, как, например, украшенный резьбой форштевень — своими изощренными узорами и устрашающей красотой, крещенной в море и крови.
Я обрываю сам себя — я слишком поддался настроению.
— Простите, — говорю я. — Мне надо молчать, а не говорить.
— Я сама просила тебя говорить. И мне бы очень хотелось услышать песнь твоей страны, которую ты сам считаешь хорошей.
— В песнях часто встречаются разные виды рифм, и размер стиха все время меняется. Мне трудно это перевести. Вернее, просто невозможно.
— Тогда скажи вису на своем родном языке!
Я выбираю одну из вис, не слишком сложную:
Tonn tuli
Ocus in di athbe ain;
In tabair tonn tuli dit
Berid tonn athfe as do laim.
— В твоем исполнении это напоминает прибой, — задумчиво говорит она. — А рифмы бьются друг о друга, как кипящие волны. О чем говорится в этой висе?
Я удивлен и через некоторое время отвечаю:
Бьется в берег волна,
Время прилива настало,
Смоет вода следы на песке,
В море отступит внезапно.
Мы молчим.
— Вы хотели рассказать мне о королеве Астрид, — напоминаю я.
Она повторяет:
— Да, о королеве Астрид.
И замолкает.
— Но на этот раз все мы, кто был там, добавили свои замечания к повествованию королевы Астрид.
Она опять на секунду умолкает, а затем решительно продолжает:
— Ты думаешь, я должна рассказать и об этом тоже?
— Да, если это имело значение для королевы Астрид. Но тогда, наверное, вам надо начать с того, кто был сегодня в усадьбе королевы.
— Рудольф и я. И еще один человек. Астрид хотела, чтобы ее приемный брат Эгиль Эмундссон из Скары тоже присутствовал при ее рассказе.
Она улыбается:
— У меня нет памяти оллама, но кажется, королева Астрид начала свой рассказ так:
— Норны определяют нашу судьбу, говорили мудрецы. Норны прядут нити наших судеб.
Кто эти норны,
Что могут прийти К женам рожающим?—
спрашивает Сигурд дракона Фафнира, нанеся ему смертельную рану, и умирающий Фафнир отвечает:
Различны рождением Норны, я знаю —
Норны, прядущие нить моей судьбы, были человеческого рода, и нити их были из ненависти.
Первой была Сигрид, моя бабка по отцу.
