Сигрид ничего не ответила. Она подумала о том, какой рассерженной она была в тот раз, когда Грьетгард сказал ей, что хочет жениться на Хелене. И, покосившись на Сунниву, она подумала, что может наступить день, когда чья-то мать не захочет иметь ее в качестве невестки.
У нее устала правая рука, и она попыталась переложить спящего ребенка на левую руку.
— Тебе тяжело нести ее? — спросила Хелена. Сигрид кивнула, и Хелена протянула руки, сказав:
— Давай, я понесу.
Девочка захныкала, когда ее перекладывали, но вскоре успокоилась. И Хелена улыбнулась, торопливо и нежно, глядя на нее. И когда она взглянула после этого на Сигрид, на лице ее все еще была тень той улыбки.
— Ради Суннивы я решила сказать тебе, что знаю, кто ее отец, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты пообещала, что если ее отошлют прочь, я могу отправиться вместе с ней. Пусть обо мне не слишком высокого мнения, зато я очень люблю ее.
Произнеся последние слова, она глотнула слюну.
Во всем ее облике было что-то беспомощное; Сигрид почувствовала угрызения совести оттого, что мало обращала на нее внимания, когда Хелена была ребенком. Но она прогнала прочь эти мысли. Она не могла брать на себя заботу о всех детях во дворе.
— Я обещаю тебе это, — сказала она.
— Если кто-то и узнает, что Кальв не ее отец, то он узнает это не от меня, — серьезно произнесла Хелена. И когда Сигрид протянула ей руку, она пожала ее.
— Откуда ты узнала, что Кальву известно об этом? — помолчав, спросила Сигрид.
— Когда я накануне его отъезда разносила мужчинам в зале пиво, я поняла из его слов, что это ему известно.
— И что же он сказал?
— Все то, о чем ты знаешь, — озабочено произнесла Хелена.
— Кроме тебя кто-нибудь слышал его?
— Сомневаюсь. И даже если и слышал, то никак не мог подумать, что он имеет в виду тебя.
Сигрид оставалось только догадываться о том, что говорил Кальв, но все-таки ей стало легче.
Больше они ни о чем не говорили, а повернули обратно к дому.
Вскоре распространился слух о том, что епископ Гримкелль вернулся в Трондхейм. Говорили, что он остановился у Эйнара Тамбарскьелве; так что вскоре предстояло решить вопрос о святости короля Олава.
Многие отправились на юг, в особенности те, кто был свидетелем знамения, происшедшего после того, как они призывали короля на помощь. Для остальных же было само собой разумеющимся то, что король был святым.
Сигрид казалось немыслимым выслушивать всех этих людей, которые год назад посягали на жизнь короля, а теперь надеются, что его причислят к лику святых. Некоторые были напуганы, но таких было немного. Большинство же было уверено в себе; разве они не жаждали, чтобы короля Олава канонизировали как святого, разве они не были ревностными сторонниками его христианства? Они чувствовали теперь себя людьми короля, словно в битве при Стиклестаде сражались на его стороне.
