Через льняную ткань Тори почувствовала его мускулистую кисть. Рука была теплая и большая, хорошо ухоженная рука джентльмена — или хищного картежника! Они стояли, не двигаясь, в лунном свете, глядя друг другу в глаза.
Она опасалась напряжения, которое нарастало и обжигало наподобие летней молнии. Он боялся заговорить и разрушить наваждение. Его слова всегда ее провоцировали, но все-таки он чувствовал, какое сильное воздействие на нее производит его прикосновение.
— Когда-нибудь, Виктори, когда-нибудь вы узнаете истину, — эти слова были произнесены так тихо, что она едва их расслышала. Рис отпустил ее руки и вошел в дом через кухонную дверь.
— Виктори, — прошептала она про себя. «Значит, название „Леди Виктори“ было дано в мою честь», — раздумывала она, рассеянно поглаживая свои ладони, все еще ощущая прилив тепла. С видом сомнамбулы она вернулась по веранде к парадной двери и вошла в ярко освещенное газовыми фонарями помещение.
Тори не заметила Стоддарда Лафтона, который стоял в тени, и, судя по всему, что-то просчитывал.
— Это уж слишком, барышня! Сначала твой братец снимается с места и, не попрощавшись, уезжает Бог знает куда. Потом ты ссоришься с Чарльзом накануне объявления вашей помолвки. Я не потерплю этого, ты понимаешь меня? Я просто не потерплю! — Хедда с яростью расхаживала по турецкому ковру в своей гостиной, куда она позвала упрямую дочку. Шел поздний час, они только что возвратились с приема у Лауры. Все, кроме Чарльза.
Тори пригладила волосы и вздохнула.
— Мама, не могли бы мы поговорить об этом завтра? Чарльз приревновал к этому ужасному Рису Дэвису — как будто от меня зависело, с кем я буду сидеть за обедом. Через день-два он отойдет. Он всегда отходит, — даже ей самой казалось, что ее голос звучит удивительно плоско и бесстрастно. Как будто мне безразлично, увижу ли я снова Чарльза Эта мысль вызвала у нее даже больше беспокойства, чем холодная, суровая отповедь Хедды Наконец, видя, что дочь почти ее не слушает, Хедда вздохнула и примирительным тоном сказала:
— Возможно, ты права. Вы слишком измотались и переутомились. Какой тягостный вечер! Надо же, пришлось терпеть этого вульгарного чужака! Порой мне кажется, что Лаура не в себе. Зачем она посадила его за обедом рядом с тобой?
— Чарльз приревновал меня, — похоже, эти слова невольно сорвались с языка Тори.
Глаза Хедды сузились, она скрестила руки на груди и принялась, взволнованно постукивать пальцами.
