Он вернулся в спальню, открыл гардероб, начал искать что-нибудь подходящее для сегодняшней встречи с Верой. Для нее он всегда одевался особенно тщательно, движимый собственным тщеславием. Он знал, что Вера тоже всегда продумывала свой туалет перед встречей с ним.
Может быть, этих встреч не так уж много и осталось. Скоро он уедет в турне по всему миру. Покорять публику своей игрой, встречаться с другими прекрасными женщинами.
Он надел легкую белую рубашку от Армани, оттенявшую его загорелую, здоровую кожу, и поношенные, но чистые джинсы «Ли-вайс», облегавшие ноги как раз там, где надо. Никакого нижнего белйя, даже носков, решил он. Замшевые коричневые туфли от Гуччи, коричневый ремень от Кизельстайн-Корд и темно-синий блейзер из легчайшего кашемира. Еще раз оглядел себя в большом зеркале. Хорошо. Просто хорошо. Космополитично и немного небрежно. Подойдет и для летнего обеда в каком-нибудь модном ресторанчике, и для… Вот с этим пока не ясно. Зависит от того, найдется ли для этого место. Губы сами собой сложились в недовольную гримасу. Все опять вернулось туда же. Крут замкнулся. Ему нужно собственное жилье, вдали от родительских глаз. Место, где он мог бы делать что хочет и когда захочет.
— Ах черт! — вырвалось у него вслух.
Может быть, просто пойти к отцу и поговорить с ним? И с мамой тоже. Послушать, что они на это скажут.
Он взглянул на часы. Около семи. Времени достаточно, чтобы поговорить с родителями. С Верой они встречаются в половине девятого. Он сделал глубокий вдох. Прикрыл глаза. Сложил руки перед грудью, словно в молитве. «Дедушка Аркадий, помоги… Приди ко мне на помощь! Пожалуйста!»
Он пошел вниз, в гостиную. Дмитрий, полулежа на диване, читал «Нью-Йорк тайме». Летнее солнце через огромные окна освещало комнату мягким светом. Матери он не увидел. Наверное, занята на кухне.
Дмитрий поднял глаза от газеты.
— Ты прекрасно выглядишь. Идешь куда-нибудь?
— Мы с Верой идем ужинать, а потом, может быть, в кино или еще куда-нибудь.
— Очень хорошо. Вы, наверное, прекрасно проводите время вместе?
— Да.
Миша непроизвольно надул губы. Ему совсем не хотелось обсуждать свои отношения с Верой или с какими-либо другими женщинами. Только не с отцом.
Вошла Соня с посудным полотенцем в руке.
— Я услышала голоса. — Она повернулась к Мише: — Весь разоделся. Хотя… вообще-то нет. Без галстука, в старых джинсах… О Господи, и без носков! Это что, теперь мода такая?
— Не знаю. — Миша еще больше надул губы. — Просто мне так захотелось, вот и все.
