Вена, ноябрь 1998 года
Пронизывающий осенний ветер гулял по роскошным паркам и центральным улицам Вены. Казалось, будто ревнивые духи Моцарта, Шуберта и Штрауса вместе с ветром пытаются защитить свой город от нашествия современной музыки.
В Нью-Йорке сейчас полным ходом идет подготовка к празднованию Дня благодарения, вспомнил Миша Левин. Но это же Вена… старая Вена… жемчужина в короне Габсбургов, с ее помпезными дворцами и монументами времен Австро-Венгерской империи. Здесь сама мысль о таком празднестве кажется вульгарной.
Миша поднял воротник своего отлично скроенного черного кашемирового пальто, плотнее закутал шею шарфом из кашемира с шелком. Ветер взметнул гриву густых, иссиня-черных, слегка вьющихся волос, которые он всегда носил чуть длиннее, чем следовало бы. Высокий — шесть футов четыре дюйма, — с идеальными пропорциями фигуры и мускулистым телом человека, прекрасно питающегося и регулярно занимающегося физическими упражнениями, с огромными, влажными, блестящими темно-карими глазами, такими глубокими, что они казались почти черными в обрамлении длинных густых ресниц — «будуарные глаза», как их часто называли, — он производил неотразимое впечатление.
Сейчас он натянул черные кожаные перчатки, чтобы защитить от ветра свои длинные тонкие пальцы музыканта. Кому-нибудь, возможно, показалось бы, что он слишком уж боится холода. Но руки — это его главное достояние. Миша Левин в свои тридцать с небольшим лет считался одним из лучших пианистов среди исполнителей концертной классической музыки. Ему прочили карьеру Горовица или Рубинштейна. А благодаря его внешности кинозвезды на его концерты приходили не только те, кто обычно интересуется классической музыкой. Иногда его даже называли «рок-звездой» в мире классической музыки. На студиях звукозаписи его просто обожали за тот коммерческий успех, которым пользовались его диски.
Не спеша двигаясь по Бозендорферштрассе, Миша ловил на себе одобрительные взгляды прохожих. И было чем залюбоваться. Высокие скулы, крепкий подбородок с глубокой ямочкой посредине, большие чувственные губы. От него исходило впечатление какой-то агрессивной мужественности и властности. Некоторым из тех, кто мало его знал, он мог бы показаться даже надменным и высокомерным. Однако к этому примешивалось ощущение чего-то романтического, загадочного и опасного. Общее впечатление создавалось действительно неотразимое.
