– Спасибо, – говорю я. Сижу и улыбаюсь, не зная, куда девать руки-ноги. – В общем, я надеялась, что мы сможем обсудить что-то типа соглашения на следующий год.
Она поднимает брови:
– Соглашение? Что за соглашение?
Я разворачиваю лист бумаги, который все это время мусолила в руках, и вручаю ей – еще вчера я распечатала в виде бизнес-предложения все, что я от нее хочу. Она берет листок и несколько минут читает его. Закончив, переводит на меня глаза. Ее брови все так же подняты.
– Значит, на следующий год ты хочешь три рабочих дня в неделю? Я правильно поняла?
– Нет, – говорю я. – Не совсем. Я хотела узнать, смогу ли я приходить три дня в неделю, а остальные два дня работать дома и делать всю работу, которую я обычно делаю. Замена на эти два дня мне не нужна.
Линда снова утыкается в мое бизнес-предложение и начинает качать головой:
– Не знаю, Лара. Сама подумай, что получится, если у консультанта по высшему образованию будет неполный рабочий день? Может возникнуть мнение, что мы несерьезно относимся к устройству своих выпускников. Я не уверена, что попечительский совет пойдет на это.
Нет, нет, нет! Это неправильно. Она должна была мне сказать, что жить без меня не может и, конечно, я могу работать три дня в неделю, если мне это требуется для полного счастья.
– Но колледжам совершенно не обязательно знать, что я не все время в кабинете. На звонки я буду отвечать дома – я могу перевести рабочий номер на домашний, – так что не будет никакой разницы. Ты знаешь, что я справлюсь. Эту работу я могу делать с закрытыми глазами. Я бы тебя ни о чем не просила, если бы не была уверена, что смогу работать нормально.
Не похоже, чтобы я ее убедила. Пора задействовать крупную артиллерию. Надо ей напомнить, что она мне кое-чем обязана.
– Линда, послушай. Я всегда работала не по расписанию, а столько, сколько этого требовали дела. Ты всегда могла попросить меня о чем угодно и когда угодно. И все, чего я прошу взамен, – чтобы ты позволила мне проводить чуть больше времени со своим ребенком.
Я вижу, как Линда елозит языком по внутренней стороне щеки. Она прекрасно знает, о чем я говорю.
– А как дела у Виктории Гарднер? – спрашивает она.
Что? И это все? Она собирается просто сменить тему, даже не ответив на мой вопрос?
– Может, мы поговорим об этом позже? Давай сначала решим...
– Нет. Это как раз и поможет решить твой вопрос. Так что у нас происходит с Викторией?
Я понятия не имею, куда она клонит, и стараюсь изобразить на лице ту же степень недоумения, что звучит в моем голосе:
