Поднявшись наверх, она прямо в одежде упала на диван. Собственная жизнь вдруг показалась ей безрадостной, унылой пустыней. Ник готов возненавидеть ее, и вряд ли у него есть основания относиться к ней лучше. Окончательно измученная, Пенни на четыре часа провалилась в сон, который не принес облегчения.
Когда она проснулась, кровать под балдахином была пуста. Семь часов утра. Пенни направилась в ванную, на ходу снимая одежду. Быстро помывшись, она натянула черное шелковое платье, которое мать подарила ей на день рождения. Вполне подходящий к случаю траурный наряд.
Зажав в руке свидетельство о рождении сына, она направилась вниз. Ступая все медленнее и медленнее, Пенни вошла в роскошную столовую. Ник сидел в одиночестве за дальним концом полированного стола. Он опустил газету, и стали видны непроницаемые темные глаза и мрачное красивое лицо. Безупречный в своем серебристо-сером костюме и бордовом шелковом галстуке, он выглядел зловеще. Но все равно его вид заставил сердце Пенни забиться быстрее.
— Не ожидал увидеть тебя так рано, — холодно заметил он.
— Я… Мне нужно поговорить с тобой, прежде чем ты уедешь.
Глубоко вздохнув, Пенни заставила себя преодолеть бесконечное расстояние от одного конца стола до другого, где сидел Ник.
Сложив газету, он с непринужденной грацией встал.
— Боюсь, ты опоздала. Я уже ухожу.
— Ник, вот свидетельство о рождении Алана, — почти прошептала бледная как смерть Пенни.
— Не понимаю, какой интерес оно может представлять для меня.
Не удостоив документ даже взглядом, Ник прошагал мимо нее к двери.
Пенни повернулась ему вслед так резко, что почувствовала боль в одеревеневшей спине. — Алан родился не шесть месяцев назад, Ник. Ему уже год… Он просто выглядит так, потому что появился на свет недоношенным.
Ник нахмурившись обернулся.
— С какой стати ты говоришь все это мне?
— Алану двенадцать месяцев, понимаешь? — упавшим голосом продолжила Пенни. — Той ночью… Ну, когда я, выражаясь твоими словами, залезла к тебе в постель… В общем, та ночь имела последствия. Мне действительно очень жаль.
Ник посмотрел на Пенни, рассеянно отметив, что на ней какая-то черная рубашка и что она кажется словно бы потухшей.
Двенадцать месяцев… Год?! Он что же — карлик?! Что там она сказала? Недоношенный? То есть, выражаясь человеческим языком, родился преждевременно? У него что-то не так? Может быть, он болен? Мгновенно вспыхнувший в сознании образ беспомощного маленького существа, над которым нависла угроза, заставил его побледнеть.
