Когда Рейнер освоился с темнотой, то узнал Эрменгарду, сидевшую в единственном имеющемся кресле.
— Наконец-то, милорд! Я жду вас целую вечность!
Старуха, тяжело вздохнув, поднялась на ноги.
— Беспорядки в городе, — сказал Рейнер. — Ачто случилось? У вас вести от леди Алуетт? Она больна?
Не успел он обрадоваться весточке от Алуетт, как тут же испугался, не случилось ли с ней чего. Вдруг она заболела или ее корабль затонул, и она лежит на холодном дне, или…
— Нет, милорд, ничего не случилось, — торопливо произнесла старуха, увидев, как от страха изменилось его лицо. «Он ее любит», — обрадовалась она, что не ошиблась, когда решила идти к нему. — Перед праздником я пошла исповедоваться в церковь святой Марии. О, я бы ни за что не стала исповедоваться отцу Амвросию, капеллану Филиппа, этому лизоблюду…
— Прошу извинить меня, Эрменгарда, — перебил ее Рейнер, — но какое это имеет отношение ко мне?
Он устал, и ему не хватало только, чтобы старуха изливала на него свои печали!
— Я как раз подхожу, милорд, — невозмутимо продолжала Эрменгарда. — Меня все время мучает, что Алуетт уехала одна и я вам ничего не сказала. Но я боюсь короля Филиппа.
— Что вы знаете?
В два прыжка Рейнер пересек комнату и схватил Эрменгарду за руки. Глаза его засверкали.
Но тут старую служанку одолел кашель, и Рейнеру пришлось ждать, пока она не успокоится, выплюнув сгусток мокроты не в платок. Он хотел было ей помочь, но она замахала на него руками.
— Спасибо, спасибо, милорд. Для старухи я еще сильная. Это все сырая сицилийская зима. Думаю, когда мы будем в пустыне, мне захочется дождичка, но… — Оборвав себя на полуслове, она сказала: — Алуетт на Сицилии, милорд. Она никуда не уехала.
— Где?
— В монастыре, сэр Рейнер. Где-то возле Мессины. Нет-нет, она не собиралась принять постриг, — торопливо зашептала старуха, заметив недобрый блеск в глазах рыцаря. — Прошу прощения, но точно я не знаю, где она. Алуетт не хотела, чтоб я ехала с ней, хотя я просила, а теперь никто мне ничего не говорит.
— Но вы что-то получили от нее?
— Только одну весточку сразу после того, как она уехала. Прислала, чтобы успокоить меня. А потом больше ничего.
— Она уехала по доброй воле? Служанка наморщила брови.
— Она чувствовала себя виноватой, милорд, — дрожащим голосом сказала она. — Думала, что согрешила, полюбив вас… Что по ее вине вы подрались с сиром де Лангром и подвергли опасности свою жизнь. Она… Она хотела побыть одна, сэр Рейнер, пока армии будут на Сицилии… Чтобы подумать о своем призвании.
