Блондинка засопела и, прильнув к королю, вызывающе поглядела на Рейнера.
Англичанин не поверил своим глазам. Обычно она смотрела на него без всякого интереса, а сейчас он уловил торжество в ее взгляде. Неужели это правда?
— Ваше величество, клянусь, у меня нет намерения порочить Францию, но я должен осмотреть корабли, чтобы удостовериться в том, что никто не прячет на одном из них мою невесту, — постаравшись не выдать своих чувств, сказал Рейнер.
— Наверно, ему просто не приходит в голову, что мадемуазель де Шеневи могла переменить свое решение, — промурлыкала Перонелла, с глумливой жалостью подпуская ему шпильку. Рейнер побелел как мел и сам не знал как удержался, чтобы не ударить любовницу Филиппа на глазах всех собравшихся. Но это бы ничего не решило… Только тогда уж Ричард не спас бы его никакими силами.
— Все возможно, — мрачно проговорил он, не глядя на торжествующую Перонеллу. — Но я хотел бы услышать это от нее самой. Ваше величество, вы позволите…
Филипп с насмешливой покорностью склонил голову.
— Прошу вас только, не задерживайте нас надолго, сэр Рейнер. Приливы, отливы, сами знаете… Он ее не нашел. В лодку спустился постаревший на много лет человек, вслед которому неслись шуточки и ругань с французских кораблей. Не видел он и одетого по-восточному человека, следившего за ним с того самого мгновения, как он вместе с Ричардом вышел из дворца. А тот с интересом смотрел и слушал, чтобы потом незаметно раствориться в толпе и вернуться к своему господину с подробным донесением.
Весь день Рейнер рыскал по узким улочкам Акры. Вместе с Зевсом он заглядывал во все таверны, церкви, бани, бордели, частные дома, спрашивал, у кого только можно, не видели ли его возлюбленную, и все больше нервничал и задирался по мере того, как время шло, а дело не сдвигалось с мертвой точки. Сначала он читал жалость в глазах людей, потом презрение. Слухи опережали его. Люди говорили друг другу: «Бойтесь рыжего англичанина с холодным взглядом голубых глаз и его пса… он только и ищет с кем бы ему подраться! Не удивительно, что женщина убежала от него!»
Инноценция отыскала Рейнера на крыше его дома. Был поздний вечер. Рейнер пил уже два часа, оплакивая себя, свою свадьбу, свое будущее. Из головы у него не шли слова Перонеллы: «Наверное, ему просто не приходит в голову, что мадемуазель де Шеневи могла переменить свое решение…» Черт бы ее побрал за то, что она заронила сомнение в его голову, и черт бы побрал служанку Алуетт вместе с ее проклятым письмом!
