Внезапно крупными белыми хлопьями повалил снег.
– Прошлой ночью они сделали последнюю попытку, – сказала Рыжая Соня. – Я видела, как офицеры гнали их кнутами, посылая на наши мечи. Этот ужас больше не повторится.
Снег продолжал валить, покрывая опустевшую равнину белым саваном.
Янычары срывали безумное разочарование на беззащитных пленниках, бросая их живыми – мужчин, женщин, детей – в огонь, который они разожгли пред сумрачными глазами своего повелителя, султана, Великолепного и Великодушного. Все это время колокола Вены звонили и гремели, не переставая, словно они взывали к небесам вместе с людьми, испытавшими на себе "милосердие" Сулеймана.
– Смотри! – крикнула Соня, схватив Готтфрида за руку. – Акинджи пойдут в хвосте колонны, прикрывая ее с тыла.
Даже с такого расстояния они увидели крылья грифа, развевающиеся среди темных копошащихся фигур, и зловеще поблескивающий шлем, украшенный драгоценными камнями. Перепачканные порохом Сонины руки сжались так, что ногти впились в побелевшие ладони.
– Он уходит, ублюдок, превративший Австрию в выжженную пустыню! Сколько загубленных им душ летят сейчас за его погаными крыльями, вопя об отмщении! Но, по крайней мере, ему хоть не досталась твоя голова!
– Да, она мне самому еще пригодится, – мрачно пробормотал гигант.
Зоркие глаза Сони внезапно сузились. Схватив Готтфрида за руку, она поспешила к лестнице. Они уже не видели, как в этот момент Николас Зриньи и Пауль Бакиш выехали из ворот во главе крошечного отряда изможденных австрийцев – чтобы попытаться спасти пленных. Вдоль турецкой колонны вновь зазвенела сталь. Акинджи, свежие и полные сил, жестоко отражали атаки храбрецов. Чувствуя себя в полной безопасности, Михал-оглы презрительно усмехался над нелепым поступком этих неверных. А вот Сулейману, ехавшему в главной колонне, казалось, уже ни до чего нет дела. Он выглядел как покойник на собственных похоронах.
Вернувшись в нижнюю комнату, Рыжая Соня поставила ногу на стул и, уперев подбородок в кулак, грозно уставилась в полные страха глаза Шорука.
– Сколько стоит твоя жизнь, старый пес? – спросила она.
Армянин молчал.
– А что ты дашь за жизнь своего выродка?
Старик дернулся, как ужаленный.
– Пощади моего сына, принцесса! – взмолился он. – Все, что угодно... я заплачу... все заплачу!
Соня уселась на стул и скрестила руки на груди.
– Я хочу, чтобы ты послал сообщение.
– Кому?
– Михалу-оглы.
Армянин вздрогнул и облизал пересохшие губы.
