Я молча постоял над гвоздикой – не мог не восхищаться гимназисткой! Какое искусство! Бросая цветок в тапочку, она одним выстрелом убивала двух зайцев – любовь усиливала спортом, спорт приправляла любовью! Бросила цветок в пропотевшую теннисную тапочку, а не в обычную туфельку, ибо знала, что цветам не вредит только пот спортивный. Соединяя в воображении спортивный пот с цветком, она навязывала благосклонное отношение к своему поту вообще, придавала ему немного чего-то спортивного и цветочного. О, мастерица! Тогда как старомодные, наивные, банальные выращивали азалии в горшочках, она в тапочку бросает цветок, в спортивную! И – вот прохвостка – наверняка же сделала это неосознанно, случайно!
Я раздумывал, что с этой штуковиной сделать? Выбросить цветок в раковину? Всадить его бородатому нищему в едало? Но эти механические и искусственные приемы были бы всего лишь попыткой избежать трудностей, нет, цветок надо было испакостить там, где он находился, взять его не физическим превосходством, но духовным! Бородач с зеленой веткой в зарослях бороды торчал под окнами верно и стойко, муха жужжала на оконном стекле, с кухни доносился монотонный визг служанки, Ментусом склоняемой к парню, вдалеке трамвай постанывал на повороте – и в самом центре всех этих усилий стоял я, нехорошо улыбаясь, – муха зажужжала громче. Я поймал муху, оборвал ей лапки и крылышки, превратил ее в страдающий, скорбный, отвратный и метафизический шарик, не совсем круглый, но во всяком случае кругловатый, и приложил его к цветку, осторожно поместил в тапочку. Пот, который при этом выступил у меня на лбу, оказался покрепче цветочных теннисных потов! Я будто дьявола науськал на современную! Муха тупыми и безгласными мученьями дисквалифицировала тапочку, цветок, яблоко, сигареты, все хозяйство гимназистки, а я стоял с недоброй ухмылкой, прислушиваясь, что теперь творится в комнате и во мне, исследуя ауру, вылитый сумасшедший – и думал, что не только маленькие дети топят котов и мучат птичек, что взрослые мальчики тоже порой мучат ради того только, чтобы перестать быть мальчиками, гимназисток, чтобы преодолеть какую-нибудь свою гимназистку! Разве не того ради мучил Троцкий? Торквемада? Что было гимназисткой Торквемады? Тихо, тихо.
Умаявшийся бородач стоял на посту – муха страдала безгласно в тапочке – теперь китайским, византийским в спальне Млодзяков танец мой был – я стал основательнее рыться в вещах современной. Добрался до стенного шкафа, бельевого, но белье в шкафу надежд моих не оправдало. Панталоны как панталоны – современные панталоны никак не портили девушку, они утратили давний, домашний характер, скорее что-то родственное у них было с морским клешом. Зато в ящике, который я выдвинул, воспользовавшись ножом, – горы писем, любовная корреспонденция гимназистки! Я бросился на нее, тогда как бородач, муха, танец все продолжали свое без устали.
