Анни необходимо было с кем-то поговорить, поделиться своими мыслями об этом ужасном письме. Кому же она может позвонить? Она подумала о Бренде. Она была хорошим другом, человеком большой души, но иногда как бы немного бесчувственной. Ладно, Бренда так Бренда.
У Бренды телефон не отвечал, и следующий звонок Анни сделала Элиз. Анни знала, что у Элиз утонченная, чувствительная натура, но в ней нет той сердечности, которой обладала Бренда.
У Элиз тоже никто не брал трубку. Анни почувствовала, что ее гнев сменяется печалью. В сущности, в ее жизни был только один человек, сочетавший в себе все черты, которые она хотела бы видеть у друга, – это был ее сын Крис. Несмотря на его сердечность и доброту, она не хотела взваливать на него все это. Но человек не в состоянии пережить такое в одиночку, подумала Анни, и Синтия тому пример.
После траурной церемонии Бренда рассталась с Анни и Элиз и пошла по Мэдисон-авеню в сторону жилых кварталов. Она, конечо, могла взять такси, но предпочла идти пешком. Только сейчас она почувствовала, что хочет есть. Еще не было и полудня, но она уже умирала от голода. Порывшись в сумочке, Бренда нашла пол-плитки шоколада и тут же ее съела, но голод не прошел. Слава Богу, недалеко была пирожковая «Гринбергз». Но она оказалась закрыта.
Ну ладно, она найдет что-нибудь еще. Сегодня ей нечего делать, а встала она в семь утра, поэтому неплохо бы не торопясь перекусить. Сейчас ей не хотелось соблюдать всякие там диеты. Не то чтобы она расстроилась из-за Синтии Гриффин, вовсе нет. Эта женщина была холодной сукой, и она получила все, что заслужила. Бренда помнила, как ее Тони, одного из всего класса, не пригласили на день рождения к Карле Гриффин. Ничто так не обижает людей, как боль, причиненная их детям. Это было в том году, когда они переехали в Гринвич, а в следующем году они оттуда уже уехали. За все это время только Анни и отнеслась к ним по-человечески, но Анни всегда ко всем хорошо относится. В то время она и Аарон боролись за медаль «Подвижник месяца».
«Кому нужна была вся эта ерунда с Гринвичем и населяющими его белыми англосаксонскими протестантами?» – размышляла Бренда. Гольфом или еще чем-нибудь в этом роде Бренда не увлекалась, и, уж конечно, они переехали не ради Тони или Анжелы, хотя ее муж так и говорил. На самом деле это было сделано ради самого Морти, как и все остальное.
– Для тебя, малышка, – говорил он и дарил ей норковую шубу, драгоценности или новое платье (всегда на размер меньше, как будто это заставило бы ее похудеть). Сначала все было для нее: и дом в Гринвиче, и двухэтажная квартира, и картины, и яхта. Начхать она на все это хотела.
