— Откуда вы знаете?
— Просто знаю, и все. Я уверена, он ни за что не стал бы участвовать в чем-то противозаконном.
— Вот как? — раздраженно спросил Шанахан. — Почему же?
Габриэль бросила быстрый взгляд на детектива. Несколько темно-каштановых завитков выбились из-под банданы и упали ему на лоб. Он что-то писал в маленьком блокноте, весь окутанный черным облаком отрицательной энергии, которая пропитывала воздух вокруг него. И похоже, едва сдерживал гнев.
— Ну, — начала девушка, поглядывая то на одного, то на другого полицейского, — во-первых, мы с ним знакомы уже несколько лет. Если бы он продавал краденый антиквариат, я бы об этом знала. Мы почти всегда работаем вместе, и он не смог бы утаить от меня такой секрет.
— Почему? — поинтересовался капитан Лучетти.
Он не был похож на человека, который верит в ауру, поэтому она не стала говорить, что в последнее время не чувствовала вокруг Кевина никаких черных пятен.
— Просто не мог, и все.
— Есть какие-то другие причины? — спросил Шанахан.
— Да, он Водолей.
Ручка взлетела кверху, несколько раз перевернулась в воздухе и упала где-то за спиной детектива.
— Пресвятая Дева Мария! — простонал он. Габриэль сердито взглянула на него:
— Да, он Водолей. А Водолеи терпеть не могут лжи и измен! Они не любят лицемерия и двурушничества. Как вы знаете, Авраам Линкольн был Водолеем.
— Нет, этого я не знал, — отозвался капитан Лучетти и потянулся к блокноту. Положив его перед собой, он достал из нагрудного кармана серебряную ручку. — Но мне кажется, вы не понимаете всей серьезности своего положения. Максимальный срок за нападение на офицера полиции при отягчающих обстоятельствах — пятнадцать лет.
— Пятнадцать лет? Я бы никогда на него не напала, если бы он не ходил за мной по пятам. И вообще это нельзя считать настоящим нападением. Я пацифистка.
— Пацифисты не носят оружие, — напомнил ей Шанахан.
Габриэль намеренно игнорировала грубого детектива.
— Мисс Бридлав, — продолжал капитан, — помимо нападения на полицейского вы обвиняетесь в крупной краже. Вам грозит тридцать лет тюремного заключения. Это очень неприятно, мисс Бридлав.
— В крупной краже? — Она прижала руки к груди. — И что же я, по-вашему, украла?
— Моне Хилларда.
— Вы думаете, я имею какое-то отношение к украденной картине мистера Хилларда?
— Вы сообщница.
— Постойте, — сказала она и положила ладони на стол. — Вы полагаете, я украла Моне мистера Хилларда? — В другое время она посмеялась бы над подобной нелепостью, но сейчас ей было не до смеха. — Да я никогда в жизни ничего не крала! — Ее космическая совесть восстала против этого утверждения. — Если, конечно, не считать леденца на палочке, который я стащила в возрасте семи лет. Но мне было так плохо, что я даже не получила удовольствия от конфеты.
