Мэри Фрэнсис уже не сомневалась, что обезличенное зло, представшее перед ней, и есть Уэбб Кальдерон. Она не видела его лица, но чувствовала на себе холодный, изучающий взгляд и знала, что чутье не обманывает ее. Он действует по собственным моральным законам, не совпадающим с общепринятыми. Он мнит себя богом, созидая собственный мир и безжалостно разрушая все вокруг. Он считает, что вправе заносить хлыст и определять наказание, сколь бы извращенной такая логика ни казалась. Она ощутила всю глубину его презрения к людям, несомненно, объяснявшегося трагедией, которую он пережил в детстве. Его подвергли страшным пыткам. У него на глазах расправились со всей его семьей, предварительно надругавшись над матерью и сестрой.
Только святой смог бы почувствовать сострадание к Уэббу Кальдерону, и все же Мэри Фрэнсис понимала, что в сострадании – ее единственная надежда. Она знала силу прощения. Оно – из числа семи благодатей милосердия, и, как это ни парадоксально на первый взгляд, если она сумеет найти в себе сочувствие к нему, прощение защитит ее.
Еще с тех времен, когда она изучала религию, ей было известно учение, которое гласило, что единственный путь победить зло – сделать так, чтобы оно встретило на своем пути жаждущего помочь живого человека. «И когда этот человек примет на себя зло, пропустит его, словно копье, через свое сердце, – говорил автор, – зло потеряет свою силу и не сможет больше наносить вред».
Она верила, что это так. Открыв свое сердце любви и состраданию, она сумеет остановить нацеленное на нее копье. Но Мэри Фрэнсис не находила в своем сердце прощения. Гнев жег ей душу, от гнева кровь ее кипела, как молоко для рисового пудинга у сестры Фулгенции. Это было приятное ощущение, но здесь-то и таилась опасность.
– По-настоящему женщину можно рассмотреть только тогда, когда она движется, – сказал Кальдерон. Подойди к краю скалы.
Неровная походка выдавала волнение женщины на экране, но она беспрекословно подчинилась приказу и, неуверенно ступая, направилась к пропасти. Мэри Фрэнсис почувствовала, что тоже движется: свежий ветер обдувал ее обнаженное тело. Ветер нес возбуждающий запах диких орхидей. Казалось, она купается в ванне с ароматическими маслами.
Женщина на экране подошла к самому краю обрыва и, опустив голову, медленно повернулась. Щеки ее стали пунцовыми от смущения, она едва дышала, а темные волосы чувственно спадали ей на плечи, придавая сходство с нимфой, только что появившейся из морских глубин. Казалось, с ней что-то произошло, пока она стояла на краю пропасти: странное, непонятное, быть может, даже приятное преображение, от которого трепетала каждая клеточка ее тела.
