Теперь ее лицо выражало и страх, и отчаяние.
– Я не могу. Я пыталась. Может, мама в конце концов более мужественный человек, чем я. Я даже пыталась сказать ему… Но он такой же, как вы – он тоже не верит, что Макс опасен. Он говорит, это все равно, что удирать от младенца.
– Вот именно, – сказал дядя. – Именно поэтому.
– Что – «именно поэтому»?
– Ничего, – сказал дядя. Он не смотрел на нее, не смотрел ни на кого из них и, насколько он, Чарльз, мог судить, ни на что вообще. Он просто стоял и потирал большим пальцем чашечку кукурузной трубки.
Потом она сказала:
– Можно я возьму еще одну сигарету?
– Почему бы нет? – сказал дядя.
Она вынула сигарету из пачки, и на этот раз прикурить ей дал он, Чарльз; он прошел мимо дяди к подставке, осторожно ступая между рассыпанными по полу шахматными фигурами; когда он зажигал спичку, в комнату вошла девица Кейли, она тоже ни на кого не посмотрела и сказала дяде:
– Он на зеркале.
– Что? – сказал дядя.
– Ваш носовой платок, – сказала девица Кейли. – Я его выстирала.
– А… – сказал дядя, а девица Гаррисс сказала:
– Разговаривать с ним бесполезно. Вы уже раз пытались.
– Не помню, – сказал дядя. – Не помню, чтобы кто-нибудь, кроме него, сказал хоть слово. Но насчет разговоров вы правы. Сдается мне, будто все это дело началось из-за того, что кто-то уже слишком много наговорил.
Но она даже не слушала.
– И сюда нам его тоже во второй раз не затащить. Поэтому вам придется поехать туда…
– Спокойной ночи, – сказал дядя.
Она совсем его не слушала.
– …утром, пока он еще не встал и куда-нибудь не уехал. Утром я вам позвоню и скажу, когда будет подходящее время…
– Спокойной ночи, – опять сказал дядя.
После этого они удалились – прошли через дверь
гостиной, разумеется, оставив ее открытой, то есть оставила ее открытой девица Гаррисс, но когда он пошел закрывать дверь, девица Кейли вернулась, чтоб это сделать, однако, увидев его, передумала. Когда он уже готов был закрыть дверь, дядя сказал: «Подожди»; он остановился, придерживая дверь, и они услышали из передней громкий гулкий стук девичьих каблуков, а потом, как и следовало ожидать, хлопнула парадная дверь.
– То же самое мы думали в прошлый раз, – сказал дядя. – Сходи и проверь.
Однако на этот раз они ушли. Стоя у открытой парадной двери в свежей зябкой безветренной декабрьской тьме, он услышал рев мотора и стал смотреть, как огромный автомобиль, с ходу взяв предельную скорость, накренился, взвыл, визжа шинами, завернул за угол, хвостовые огни тоже с чрезмерной быстротою всосала тьма, и еще долго после того, как машина уже наверное пересекла Площадь, ему все еще казалось, будто он слышит запах истерзанной резины.
