В прорезь бойницы видны были первые проблески зари. Наконец длинный лучик света пробрался и в ее незастекленное окошко и коснулся лица Розамунды. Она открыла глаза, пытаясь понять, где она. Но тут же вспомнила — и сердце ее упало. Она же в замке, в огромной крепости. И вскоре ей предстоит стать хозяйкой этих владений. Мысль об этой неожиданной щедрости судьбы наполнила душу Розамунды радостью.
Она сладко потянулась, лежа на мягкой перине, сверху же ее согревал целый ворох толстых пуховых одеял. Вчера она до того устала, что едва добралась до кровати — глаза слипались прямо на ходу. Она помнит только всполохи чадящих факелов и что-то твердящие женские голоса, слившиеся в монотонное жужжание, — а после блаженный покой в огромной кровати, где можно было наконец вытянуть ноющие от усталости ноги. Прежние ее поездки на лошади, по-деревенски, без седла, не шли ни в какое сравнение с тем, что ей пришлось испытать, часами сидя в седле, однако она упорно отказывалась снова воспользоваться носилками. Розамунда чуяла, что сэр Исмей прекрасно догадывается о ее муках и что эти ее мучения доставляют ему мерзкое удовольствие.
Девушка осмотрелась. На серых каменных стенах висели яркие картины, изображавшие сцены из Писания. Она лежала на высокой дубовой постели, над которой вздымался синий бархатный балдахин с золотой каймой, а ее сомкнутые руки покоились поверх синего покрывала с вышивкой — остроклювая птица сидит на вершине скалы. От птицы ее отвлек какой-то шорох — одна из ее прислужниц доставала из углового шкафчика одежду.
— Доброго вам утра, миледи. Меня зовут Кейт. Позвольте вам помочь.
Пролепетав благодарность, Розамунда смутилась: обиход знатной дамы был ей в диковинку. Однако ж, если она собралась вести игру дальше, придется привыкать к жизни, которую ведут леди. Она выскользнула из своего пухового кокона и подошла к потрескивающему поленьями очагу. И с тайным страхом стала ждать услуг столпившихся вокруг нее женщин, пытаясь преодолеть скованность и робость.
С этой минуты прежняя Розамунда окончательно исчезла. Благодаря хлопотливой услужливости камеристок, Розамунда ощущала себя настоящей королевой, но совершенно не знала, как ей следует к этим женщинам обращаться. Однако они, судя по всему, ничуть не удивлялись, что госпожа их молчит, предоставив им распоряжаться своей драгоценной особой: мыть, растирать. Они восхищались се безупречной кожей, но таким вежливо-почтительным тоном, словно она была искусно сработанной вещью, а не человеком. Они вымыли и высушили ее волосы, умастив их потом розовым маслом. Вплетя в густую косу снизки жемчуга, они закрепили ее на затылке костяной шпилькой. Чуть тронули румянами бледные щеки.
