– Что вам угодно?
– Это я, – отвечает нежный голосок, сразу же напомнивший мне о тебе, потому что, ясное дело, я тебя ревновала к малышке. От этого голоска я сразу размякла, ведь и правда, ее нельзя не любить, но все же спрашиваю:
– Кто это «вы»?
Вместо ответа она бросается мне на шею и ну меня целовать.
– Моя добренькая мадам Самайу!
– Флоретта!
– Где он? Что с ним? Он меня забыл?
Застывший недвижимо Морис слушал, затаив дыхание.
– Задавала точно те же вопросы, что и ты, – продолжала госпожа Самайу, попутно заметив: – Эх, если бы ты знал, какой у тебя сейчас дурацкий вид! Ей-богу!
– Продолжайте, мама Лео, – со слезами на глазах попросил Морис, – издевайтесь надо мной, сколько вам угодно, но только говорите, умоляю вас!
– Говорите, моя добренькая Леокадия, говорите, – передразнила укротительница, стараясь, чтобы мощный голос ее звучал как можно нежнее, – девчонка повторяла то же самое, оба вы дурачки, два сапога пара! И я, черт возьми, говорила, я видела, что огорчаю ее, но это мне было даже приятно, от ревности становишься злой.
Она не знала про тебя ничего, думала, что ты все еще в балагане. Как только я ей сказала, где ты, она в три ручья залилась слезами. Как она плакала! Как она рыдала! Пришлось обнять ее и утешать поцелуями, как ребенка, приговаривая: ну перестань, Алжир в конце концов не на краю света!
– А если его убьют! – не унималась она.
– Что ж, – отвечала я, не желая потакать ей во всем,– на войне без риска не обойдешься, но пока убивает он, а сам целехонек.
– Ах, какой он храбрый, Морис! Мой бедный Морис!.. И всякие глупости в таком духе, что ж! Все мы бабы одинаковы, и те, что весят всего ничего, как твоя финтифлюшка, и те, в которых весу двести тридцать семь фунтов – я взвешивалась на последней ярмарке в Сен-Клу. Может, ты хочешь покурить? Ты какие любишь?
– Но это же еще не все! – вскричал Морис. – Мама Лео, моя добренькая Лео, не скрывайте от меня ничего, прошу вас!
– Все вы, мужчины, эгоисты! – прогремела в ответ укротительница. – То, что для тебя сладенькое молочко, для меня хуже уксуса! Ладно, продолжаю, хотя об остальном догадаться нетрудно. Живет она там в холе и неге, окружена всяческой роскошью, да, видать, не в золоте счастье. Что в нем, в богатстве, если душа не на месте и сердце тоскует! Не выдержала она такой жизни, потихоньку выбралась из дворца своей то ли баронессы, то ли герцогини и в наемной таратайке прискакала сюда на разведку...
– Но она и вправду сказала, что любит меня? – с тревогой допытывался молодой лейтенант.
