Джастин залпом осушил стакан и повернулся, чтобы налить еще. Клер подошла к нему, нежно взяла за руку и мягко сказала:
— Пожалуйста, не надо больше, дорогой.
Почти не поворачиваясь и не видя ее лица, Рейнсборо ударил ее по щеке так, что она упала на диван. Клер вскочила и продолжала так стоять, полуоткрыв губы, задыхаясь и держа руку на горящей щеке. Рой мыслей гудел в ее голове: «Нет, я просто вижу самое страшное место в ночном кошмаре… Вот сейчас проснусь, а рядом Джастин. Поцелуем он разгонит мои страхи и потом будет любить меня так, как только может он один…» Но нет… Ее рука ощущала холодный подлокотник дивана, и щека горела, пульсировала отболи. Проведя языком по зубам, Клер с ужасом поняла, что некоторых уже нет. Она засмеялась коротким истерическим смехом при мысли, что она, леди Клер, стоит здесь и удивляется, что ее муж только что выбил ей несколько зубов… Ей уже приходилось видеть женщин из низших слоев с синяками, без зубов, и всякий раз она жалела несчастных, которым выпало жить с такими извергами. Но ведь она дочь маркиза, жена графа!
Джастин обернулся на ее смех — Клер отпрянула и забилась в самый дальний угол дивана. Казалось, он впервые заметил ее, с рукой на опухшей щеке, бросающуюся от него в сторону… Рейнсборо застонал, его глаза приобрели осмысленное выражение, холодная маска исчезла…
Медленно и осторожно он отвел ладонь Клер от ее лица.
— О господи! Клер, что я наделал?!
Со страхом и болью она взглянула на него. Говорить было больно, но ей удалось прошептать:
— Клянусь, Джастин, он просто старый друг.
— Не надо, Клер, не говори больше… Я знаю… Наверное, я… я… Что-то нашло на меня. Это все потому, что я очень люблю тебя и не могу видеть, когда ты с кем-то другим…
— Но я не с кем-то другим, Джастин… Я с тобой.
Он протянул руку и нежно дотронулся до ее мертвенно-бледного лица.
— Это я сделал, Клер?
В ее глазах он прочитал правду.
— Я знаю, ты никогда не простишь меня, но, клянусь, я никогда не забуду, что совершил. Это, должно быть, бренди. Я ведь обычно не пью, ты же знаешь… — пробормотал он. — О боже, ты ведь не поверишь, что я сознательно могу кого-то ударить?
Он взглянул на пустой стакан и бросил его в камин, затем выплеснул туда же остатки из бутылки. Пламя взметнулось и окрасилось в голубой цвет. Оно загипнотизировало обоих, и они, не отрываясь, смотрели на огонь, пока он не погас.
— Сегодня я буду спать в гардеробной, Клер, — не глядя на нее, произнес он. — Мне кажется, тебе не хочется, чтобы я прикасался к тебе. Клянусь, я больше никогда не буду столько пить… Но только, дорогая, больше не смотри на Уиттона, как сегодня. Это слишком больно.
