Однако его не похоронили на перекрестке и не вбили кол. Смерть от несчастного случая. Склоненные плечи, опущенные головы, его мать в черном на первом ряду, под настоящей вуалью. Остальные дети — во всяком случае, Элизабет предположила, что это они, — расселись рядом.
После этого пили кофе у них дома. Соседи принесли печенье. Типичный северный одноэтажный домик, розово-голубой, как торт, вокруг растут темные ели. В сарае стоит снегоход, мебель из Итоновского каталога, потертые магазинные шторы на четыре дюйма короче, чем нужно. Все точно так, как она себе представляла. Старательный английский язык отца, темное лицо матери, опухшее от горя и мучного. Мы хотели, чтобы у него был в жизни шанс. Он делал успехи. Всегда был смышленым мальчиком. И образование получил — закончил школу, работал в хорошем месте. Херня, думает Элизабет. Вы его выгнали. Ты его ударил, когда он не захотел становиться тобой; вот в этом самом сарае. Мы многое друг другу рассказывали.
Мать: ты его подружка? Городская? Потом, как она и боялась, откинула вуаль, показывая плохие зубы, придвинула темное лицо к лицу Элизабет, волосы превратились в змей: Убийца.
На самом деле она не добралась ни до поезда, ни даже до такси. Крис ушел без ее помощи и согласия. Насколько ей известно, его родители, если они вообще живы, никогда про нее не слыхали. И все воображаемые ею картины тоже ничего общего с действительностью не имеют. Он сначала проговорился ей, или намекнул, что в нем есть французская и индейская кровь, что он из метисов, таинственного народа; древний туземный род, столь же настоящий, сколь она сама — ненастоящая, и его обида вполне законна. Он насмехался над ней, над ее белой кожей и кровью, тоже, наверное, белой, занимался с ней любовью так, будто взимал долг, и она позволяла себя третировать. А иначе бы не позволила. Потом, как-то днем, когда они лежали, усталые, на его пахнущей дымом кровати, они забрели в страну опасных признаний, в ее нищее детство, голод, нечесаные волосы, беспомощные претензии ее матери. Никогда никому не завидуй, сказала она, если не знаешь всего. А теперь ты расскажи.
Сумерки, занавески задернуты, он потирал рукой ее голое плечо, снова и снова, впервые он собирался ей что-то дать, что-то выдать, ему это давалось с трудом. Видя это усилие, она поморщилась — ей совсем не того хотелось. Ей бы надо было сказать ему: никогда не оставляй своей линии обороны — она нужна, чтобы тебя защитить.
