Он наконец нарушил молчание:
– Ты спросила меня, почему я поцеловал тебя сегодня вечером.
Она покачала головой, не в силах ответить.
– Ливи, – прошептал он и потерся носом о ее ухо, – я поцеловал тебя, потому что все в тебе просит меня об этом.
– Нет.
О на не открыла глаза, но даже так она чувствовала на себе его взгляд. Он провел пальцем по ее лбу, потом по щеке, стирая слезы.
– Ты такая нежная, такая красивая. Пожалуйста...
Но она уже повернулась и, ударившись бедром о дверь кладовки, так, что на полке загремели все ее фарфоровые чайнички, проскользнула мимо него к двери – подальше от стыда и смущения, – оставив его одного в полутемной кухне.
Клодетт была в ярости. Никогда еще Эдмунд не обращался с ней с таким пренебрежением, как накануне вечером. Когда они танцевали, он был самим собой, хотя и немного отстраненным. Но это было оттого, что она отругала его за приезд в Париж без ее разрешения. Поджал хвост, как нашкодивший щенок. Но проигнорировать ее открытое приглашение в свою спальню? Он никогда еще себе этого не позволял. За все те годы, что они были знакомы, он ни разу не отказал ей в близости. А обнаружив в час ночи – после того как она прочесала чуть ли не весь дом, – что он уехал со своей женой еще в полночь, она пришла в неистовство. Она не могла ни спать, ни есть и вернулась домой в восемь утра, напугав всю прислугу своим несвоевременным появлением.
Правда, выглядела она сущим пугалом – ее тщательно уложенная прическа развалилась во время поездки в карете, а шикарное бальное платье было измято. Но она имела полное право расстроиться! Сначала она узнает, что Эдмунд неожиданно появился в Париже, не предупредив ее, а потом она застает эту парочку одних на балконе, и они как ни в чем не бывало наслаждаются своим уединением, словно на земле вообще никого нет. Если раньше она никогда не ревновала Оливию, то сейчас, когда она увидела, как они с Эдмундом стоят так близко, что их тела почти соприкасаются, и заняты какой-то явно интимной беседой, она была готова заявить на него свои права. Она еще никогда не видела, чтобы Эдмунд с таким вниманием слушал Оливию. В ту секунду, когда она увидела их при лунном свете, она была готова растерзать эту дерзкую девчонку своими руками. А еще лучше было бы подойти к Эдмунду и поцеловать его на глазах Оливии, этой кокетки, чтобы она наконец поняла, что человек, которого она считала своим мужем, уже женат, и уже много лет. Но, увы, воспитание взяло верх, и она постаралась сдержать себя, решив, что Эдмунд притворяется, а на рассвете он все же окажется в ее постели. Однако последним ударом оказался его отказ прийти в ее спальню этой ночью.
