– А ты бы разрешила ему заниматься театром? – спросил Реми.
– Ему?..– воскликнула с возмущением Эме. Ее голос тотчас же изменился, и она чуть было не замолчала.– Ему?..– повторила она.– Театром?.. О!..
И это «о», казалось, вместило в себя кулисы, бары, рестораны, ночные заведения, холостяцкие квартиры – все злачные места, где проходила жизнь Эме, тот круг, в котором она вращалась, став его неотъемлемой частью. В этот момент она, возможно, подумала о всех бебе десолях, борисах, монтеверди и прочих всегда готовых к услугам мальчиках, чьи любовные достоинства ей были так хорошо известны; перед ее мысленным взором возник весь этот аукцион, в торгах которого она принимала участие. Одна только мысль, что ее сын, останься он жив, продавался бы на этой ярмарке, вызвало в ней бурный протест.
– О! Нет… Тем более, ты знаешь, я тебе не сказала… Он был таким прелестным мальчиком, что из него мог вырасти красивый молодой человек.– Еще немного помолчав, еле слышно долбавила: – Мой бедный ангелочек… Мой бедный маленький Оливье…
Реми почувствовал, что в наполненной тенями машине, двигавшейся сквозь тьму, они связаны с этой минуты какими-то особыми. узами, более прочными, чем отношения любовников. Между ними появилось нечто похожее на сердечный союз совсем молодого человека и зрелой женщины, союз, более прочный и не такой редкий, как считают, среди людей, вращающихся в обществе с легкомысленными нравами. Этот союз становится незыблемым, когда в его основе лежит двойная тоска: материнская и сыновья.
Реми почувствовал, что отныне Эме близка ему, как никогда. Между ними точно упала какая-то преграда. Теперь ему открылось истинное лицо его подруги.
Он сожалел, что темнота не позволяла по-настоящему разглядеть черты ее лица. Ему показалось, что она наконец перестала улыбаться. Как в первый день их встречи, когда она сквозь слезы говорила с ним о Лулу, так и потом, в течение их совместной жизни, он ни разу не видел ее лица без улыбки. Она всегда улыбалась, даже во сне, лежа рядом с Реми, словно инстинкт самосохранения заставлял спящую находиться во всеоружии. Он был уверен, что сейчас она не улыбалась.
В Монпелье они остановились в двух просторных смежных номерах, в каждом из которых была ванная. Комнаты выходили окнами на Театральную площадь.
Оставив дверь открытой, они, переговариваясь, вынимали из чемоданов туалетные принадлежности. Затем каждый отправился принять ванну. Однако, когда Реми в пижаме вернулся в комнату, он увидел, что дверь, ведущая в ее комнату, закрыта. Подойдя к ней, он постучал.
