заповедано Иакову… Между тем книги Ветхого завета отнюдь не плод свободного творчества каких-то вольных сказителей. Это своеобразный документ, сохранивший для нас сведения по истории народов Ближнего Востока и Средиземноморья, этнографические подробности их быта, описание обычаев, законов и, разумеется, особенности людского менталитета. Впрочем, можно относиться совсем по-другому и видеть в Священном Писании отражение самого духа живого Слова нашего Создателя. Но и в этом случае нужно считаться с тем непреложным обстоятельством, что любой священнописатель способен излагать Божие откровение лишь каким-то своим языком, привычным ему самому и понятным его непосредственному окружению. Поэтому вполне допустимо предположить, что в библейских текстах отразилось и что-то своё, заветное… Словом, скорее всего, Бог Авраама, Исаака, Иакова говорил о могуществе и богатстве, священнописатель же, который через долгую череду поколений запечатлевал изустно передаваемые легенды, облекает Его Слово в привычные ему и его соплеменникам образы.
При этом понятие мужчины – являет собой род некой алгебраической переменной, ибо на её месте может оказаться как собственное потомство, так и захваченное в полон поголовье способных к труду и ношению оружия иноплеменников. Кстати, собственное потомство любого родоначальника зачинается не только от законных жён, но и от рабынь-наложниц, поэтому вовсе не исключено, что семьсот жён и триста наложниц царя Соломона[40] – это всё та же дань стандартам мышления самого священнописателя. Строго говоря, значение имеет лишь семя. Библейский Онан, имя которого стало основой известного многим языкам понятия, испускает его вовсе не в поисках удовольствия, оно роняется на землю единственно для того, чтобы не умножать потомство, которое по закону того времени будет причислено к чужому роду. «Онан знал, что семя будет не ему, и потому, когда входил к жене брата своего, изливал [семя] на землю, чтобы не дать семени брату своему».[41] Но и чужие мужчины, свершением сакральных обрядов принимаемые в состав рода, это тоже умножение богатства и силы, ибо при должном присмотре за ними они в состоянии увеличить количество верблюдов (быков, пальмовых деревьев, мешков с серебром…) и отстоять его от посягательств враждебных племён.
Однако время меняет многое, и массовое использование военнопленных освобождает хозяев от любых обязательств по отношению к своим невольникам; управление ими начинает требовать совершенно иных механизмов. Поэтому переход к преимущественному использованию именно этой категории рабов должен был бы повлечь за собой многие перемены и в общественной морали, и в праве. А это значит, что глубокими структурными перестройками были бы затронуты все институты тогдашнего общества, да и сама политическая его организация не могла остаться неизменной.
