– Опять рассказал ужастиков, – почти нежно сказала наконец Фауста. Ей нравился этот вечер: он обволакивал ее сердце тонкой ласкающей пленкой, словно теплый парафин, разглаживающий морщины.
Марк улыбнулся ей в ответ, и на ее лице отразился проблеск, словно последняя надежда. Таню эта улыбка хлестнула как будто бичом; девушка закусила губу и от обиды решила идти напролом.
– Поздно уже, – сказала она, вставая с кресла. – Я, пожалуй, пойду.
Расчет был один: сейчас Марк заторопится, начнет прощаться и увяжется вслед за ней. А дальше… ну, дальше посмотрим. Таня пришла в решительное настроение.
Но Марк даже и не подумал сдвинуться с места.
– Пока, Танюша, – сказал он нахально. И Фауста тоже, в тон ему:
– Пока. До завтра.
Не чувствуя под собой ног, Таня вышла из подъезда. Остановилась у косогора, не зная, что делать дальше. На глаза от злости навернулись слезы; внутри все дрожало от ревности.
«А вот не пойду домой, – подумала она с детским упрямством. – Останусь здесь и посмотрю, когда он выйдет».
И медленно побрела к страшному озеру, в густую тень прибрежных деревьев. Про чудовище она в этот момент забыла. А может быть, то, что медленно, но неуклонно возрастало в ней, было страшнее любого чудовища, – кто знает?
– Ну что? – спросила Фауста, когда они с Марком остались одни. – Голова больше не болит?
– Нет, голова как раз не болит.
– А что болит?
– Да вот, – сказал он, прямо и безо всякого стеснения взглядывая на нее, – похоже, что я влюбился.
– Неужели?
– Точно влюбился.
Но говорил он как-то странно, совсем не как человек, объясняющийся в любви. Фауста посмотрела на него с недоумением, но его глаз было не видно из-за бликов света, игравших на очках. На его светлом открытом лице решительно не за что было зацепиться.
– Тогда уж скажи, в кого, – проговорила Фауста.
– В Таню, – только и ответил он. После букета роз и целого вечера иезуитского ухаживания за Фаустой, после слез ревности, которые он вызвал у Тани, это был единственно возможный ход: так он показывал Тане свое превосходство, но одновременно не попадал в зависимость от Фаусты. И Марк сделал этот ход.
Фауста стойко выдержала удар: не покраснела, не побледнела. Лишь слегка тронула пальцами щеку, которую словно обожгло пощечиной, и спросила:
– Ты остался, чтобы мне это сказать?
Он кивнул.
– Своеобразно, – она сцепила на колене пальцы и хрустнула костяшками. – Ну и что тебе от меня нужно?
– Ничего. Я просто подумал, что должен вам это сказать.
