Иден взглянула на него. Пламя камина, отраженное в ее зеленых глазах, отсвечивало золотом, а неяркий свет только что зажженной ею свечи не в силах был разогнать сгущающиеся сумерки.
Пытаясь совладать с собой, она слабо улыбнулась. Ей необходимо было выдержать еще минуту-другую, чтобы сыграть роль почтительной дочери.
— Я рада, что тебе понравился мой пирог, папа, — тихо сказала она. Затем взглянула на трубку, торчащую из кармана его рубашки, но промолчала. Она не осмелилась напомнить о своем подарке, чтобы не дать отцу повод возобновить расспросы. Ему снова захочется узнать, когда она успела сделать эту покупку.
Утром, когда гостиная была полна гостей, ей удалось избежать этого разговора. Сейчас же они только вдвоем, и ей это едва ли удастся.
— Да, это был самый лучший пирог, который ты когда-либо пекла, — сказал Прэстон, открывая дверь, кстати, Иден, привезла ли ты луковицы, обещанные Сефтоном? — он улыбнулся и, уже стоя на крыльце, ласково посмотрел на нее. — Зная тебя и твою любовь к цветам, могу побиться об заклад, что ты уже их посадила, — в его голосе звучала гордость за дочь. — Ты так похожа на свою мать. Так же, как и она всегда выполняешь задуманное.
Иден последовала за отцом. Здесь, у лестницы, ведущей на башню, она не боялась отцовского взгляда: сгущающиеся сумерки скрывали ее лицо, и тревога, сквозившая в ее глазах, не была заметна. С болью и жалостью наблюдала она, как он, тяжело опираясь на трость, начал взбираться по ступенькам. Мысль, что в ближайшие часы она снова предаст его, причиняла ей невыносимую боль.
— Луковицы довольно неплохие, но, откровенно говоря, ничего особенного, — сухо сказала она, не желая говорить о судье что-либо хорошее. — Посажу их завтра.
— Если Сефтон выделил их для тебя из своего сада, следующей весной, когда они зацветут, ты убедишься, что они действительно хороши, — сказал Прэстон, остановившись. — Он, прекрасный человек, Иден. Мне хотелось бы, чтобы он был моложе. Конечно, мне очень нравится Закария, но Сефтон Прайор — человек, который смог бы дать тебе в жизни все то, чего не сумел я, — и он снова начал подниматься по ступенькам.
Дрожь пробежала по всему телу Иден.
— Но он же старый, папа! — с отчаянием крикнула она ему вдогонку.
Затем тихо прошептала про себя: он слишком стар и слишком расчетлив. Если бы ты знал, каков он на самом деле, ты возненавидел бы его.
Прэстон медленно поднимался по ступенькам вверх, и сопровождавший его стук трости острой болью отдавался в сердце Иден. «Он так нуждается во мне, — подумала она, — а я продолжаю его обманывать».
