Вероятно, что я должен был разговаривать с людьми, есть и все прочее, но я ничего этого не помню. Помню, что умывался с мылом, чтобы обязательно быть чистым, а когда вышел из дома, в котором снимал комнату, и пошел в церковь, странная мысль пришла мне в голову: как хорошо, подумал я, что сейчас лето, а то у меня замерзли бы ноги. Я признался священнику и в этой грешной мысли, и в более крупных прегрешениях, и, конечно, в недостатке преданности, который выразился в моих сомнениях относительно предстоящей женитьбы. Это была длинная исповедь, поскольку обычно я не был слишком старателен, освобождаясь от грехов. Я с радостью выслушал свою епитимью. Я исполнил ее и стал свободен. Когда, облачась в мои доспехи, я пошел на всю ночь молиться, на сердце у меня уже было легче, даже при мыслях о Мелюзине. Больше мне нечего сказать об этом. Я не хочу ничего скрывать в этой повести о моей жизни, но у меня просто нет слов для того, чтобы рассказать, что я передумал и перечувствовал. К моему удивлению и большой радости, я оказался не без поручителей. Вильям Мартель, королевский управитель, и Роберт де Вир, его констебль, отделились от группы наблюдающих и вышли вперед. Один взял мой меч, а другой – мой шлем, так что они смогли вернуть мне их как гаранты моей годности к рыцарству. А королева, действуя от имени короля в качестве третьего гаранта, подала мне пару золоченых шпор. Я был так счастлив, что мог бы вознестись над помостом, но справился с собой, удержался на земле и преклонил колени.
Король посмотрел на меня сверху. Его лицо было одновременно веселым и злым. Он попытался сбросить меня на помост, и я почти позволил ему это сделать – почти, ибо, когда он нанес мне удар кулаком, моя гордость взбунтовала, и я устоял. Я только качнулся, но не упал, и он рассмеялся. К нему вернулось его обычное чувство юмора. Он обнял меня и громко провозгласил:
– Сэр Бруно Джернейва, рыцарь-телохранитель, я приветствую тебя!
Я знал его, знал все его слабости и недостатки, но чем я мог больше ему помочь, кроме как все так же любить его?
Пришла пора вылезть из доспехов перед обедом. Когда я взялся прислуживать за столом короля и он, как обычно, из-за моей неуклюжести при разделке и подаче кушаний освободил меня от услужения, я заметил, что Мелюзины нет среди королевских фрейлин. Король мог бы забыть столь незначительную вещь; королева – нет. Сразу же после обеда король подозвал меня и отправил в Оксфорд с письмом для своего кастеляна. Я понял, что это тоже проделки Мод. Поскольку мне не было дано устного сообщения, столь же хорошо мог выполнить эту задачу любой посыльный.
