– Кроме того, – добавил Адам, – избавиться от Людовика еще не значит избавиться от его людей, которые захватили замки, и засели в них. Если принц и примет выкуп, они не уйдут. Нам все равно придется их выкуривать.
– И даже если нам, все еще владеющим своими землями, придется оставить своих крестьян и согласиться на то, чтобы те, кто сейчас владеет нашей страной, владели и ими… – начал Джеффри.
– Нет! – в один голос воскликнули Элинор и Джоанна с загоревшимися от негодования глазами.
Иэн взглянул на Джеффри, лицо, которого оставалось совершенно бесстрастным, если не считать веселого блеска в глубине его золотистых глаз. «Уж очень он умен, – подумал Иэн, – сумел найти единственный аргумент, который мог сделать воинственной даже Джоанну». Собственнический инстинкт женщин Роузлинда глубоко въелся в их кости. Мысль о том, чтобы отдать кому-либо хотя бы пядь земли или самого последнего бездельника из сервов, могла превратить обеих в злобных фурий. Это не жадность. Обе женщины были щедры к зависимым от них людям и вообще милосердны. Ни одна из них не роптала из-за трат мужа, хотя, уныло размышлял Иэн, это было связано и с тем, что ни он сам, ни Джеффри никогда не пытались включить в расходы стоимость любовницы. Создавалось впечатление, что для этих женщин земля и принадлежавшие им люди были нуждающимися в защите детьми.
– Мы должны достаточно гибко относиться к тем, кто владеет спорными землями, – задумчиво произнес Адам. – Те, кто лишен собственности, должны быть восстановлены в правах, конечно, но в некоторых случаях права недостаточно ясны. Некоторые из людей, прибывших с Людовиком, сами были в прежние времена без причины лишены прав Джоном. Некоторые также были землевладельцами до того, как Джон потерял Нормандию, и оказались вынуждены отдать свои английские владения, чтобы сохранить то, что им принадлежало во Франции.
– Тогда пусть возвращаются к тому, что выбрали, – резко сказала Элинор, но глаза ее, обращенные к сыну, были полны восхищения.
Адам в детстве был таким невнимательным и шаловливым, что она часто с отчаянием размышляла, сможет ли он когда-нибудь взглянуть на жизнь серьезно. Однако вот он, рассуждающий совсем как его отец – даже слова «тьфу ты!» были выражением Саймона; Иэн в раздражении говорил «чума». Что еще важнее, тонкое понимание оттенков между абсолютно правильным и абсолютно неправильным было характерной чертой Саймона и, видимо, стало частью натуры Адама, поскольку Саймон не прожил достаточно долго, чтобы научить Адама своему чудесному чувству справедливого.
