– А вот и невеста! – воскликнул Саэр. Прежде чем Джиллиан успела издать хоть звук, он вышел вперед и грубо схватил ее за руку. – Тебе предстоит обвенчаться сегодня. Сейчас, – пробурчал он ей в ухо. – Отвечай то, что нужно, или будешь долго рыдать и молить о смерти, прежде чем эта благодать снизойдет на тебя!
Джиллиан угрюмо кивнула, но не боль и не страх связывали ей язык. Слезы на ее глаза навернулись от ненависти и гнева. Саэр опять обманул и опозорил ее. Не брак расстроил ее. К нему она уже была готова. Как ни отвратителен был ей этот брак, он казался ей единственной надеждой на свободу и отмщение, и она не испытывала ненависти или страха к несчастному слабоумному калеке. Ее оскорбила жестокость, с какой выставили ее, совершенно не подготовленную, в засаленной повседневной одежде, даже без подобающего платка, лишь в старой косынке, обернутой вокруг головы, чтобы не рассыпались волосы. Ей хватило бы десяти минут, чтобы переодеться в воскресное платье, вымыть лицо и руки и повесить на шею изящное распятие, вырезанное из морской ракушки, которое она нашла в комнате последней хозяйки Тарринга.
Едва ли умея выразить все эти ощущения словами, Джиллиан позволила отвести себя в часовню. Она не видела, как сочувственно покачал головой один из вассалов Невилля и пожал плечами другой. Им было жаль ее, но, поскольку Гилберт де Невилль умер, а сын его оказался в таком плачевном состоянии, им оставалось лишь принять предложение Саэра. Если они принесут присягу верности Джиллиан и ее детям как наследникам Невилля, продолжая платить ренту и служить, Саэр пообещал защитить их от войск Людовика. От них не требовалось сражаться на стороне Людовика или принимать какое-либо участие в гражданской войне, если они не подвергнутся нападению людей Джона. Только в этом случае Саэр рассчитывал на их сопротивление и уверял, что сам поведет их и поможет вместе со своими наемниками.
Они наблюдали, как дрожащую руку девушки вложили в ладонь младшего Невилля. Один заметил с некоторым удивлением, что она охотно сжала руку своего мужа, когда почувствовала ее прикосновение. Недолгое удивление сменилось догадкой, что страх девушки перед Саэром перевесил в ее душе отвращение, которое она должна была чувствовать к безумцу. Джиллиан действительно не испытывала отвращения к Невиллю. Ей казалось, что бессвязное лепетание идиота не слишком отличается от поведения Осберта, когда тот пьян, за той лишь разницей, что Невилль казался гораздо приятнее. Несколько раз, когда в доме не было ни Саэра, ни Осберта, она подходила к камере Гилберта и приглашала его подползти к двери, где угощала его сладостями и ласково беседовала с бедным калекой.
