Цыган...
Доминик Сент-Брайд.
Вежливо улыбнувшись, Оливия потянулась за кусочком хлеба, составлявшим ее трапезу. Истинный служитель Божий, ее дорогой папа – упокой, Господи, его душу – всегда считал сплетни одним из самых страшных грехов.
Она нисколько не сомневалась: будь он жив, укорил бы ее только за то, что она слушала. И все же Оливия ничего не могла поделать с собой. Бог свидетель, она не испытывала особого интереса к цыганам... особенно после того, что случилось с отцом... И все же, как только речь заходила о новом хозяине Рэвенвуда, она буквально сгорала от любопытства.
Кучка слуг толпилась в кухне, с жадностью поглощая полуденную трапезу.
Франклин, дворецкий, нахмурив кустистые седые брови, внес свою лепту в общий разговор:
– Лэнгстон – он, сами знаете, дворецкий в лондонском доме его милости, – так вот, он говорил, что этот, новый, дескать, настоящий полукровка! И всегда спит с открытым окном – даже когда от мороза кора на деревьях лопается!
– Ох, ну и жестокий же он, наверное! – вставила миссис Томпсон, пухленькая, сдобная, как пышечка, кухарка. Глядя на нее, трудно было удержаться от смеха: казалось, она вылезает из платья, будто подошедшее тесто из квашни; необъятных размеров грудь переходила в объемистый живот. Но Оливии однажды довелось услышать, как Франклин сказал, что такой искусной кухарки, как миссис Томпсон, не сыскать и в самом Лондоне.
Шарлотта, молодая женщина, совсем недавно приехавшая из Ирландии, дрожащей рукой осенила себя крестом. Круглые карие глаза расширились от страха.
– Да уж, держу пари, этот новый ни в чем не уступит старому... покойному то есть... графу, – скорчив недовольную гримасу, вступил в разговор один из слуг. – Эх, жаль, что он не остался в Лондоне! Право, жаль!
Франклин покачал головой:
– И все же мне до сих пор не верится, что старик умер, так и не оставив после себя ни одного законного сына! Уму непостижимо: три жены – и все оказались бесплодными!
– Может, все дело в нем самом, а жены тут ни при чем! Об этом ты небось и не думал? – снова вступила в разговор кухарка.
– А уж если вспомнить, как он прикладывался к бутылке, особенно в последние-то годы...
– В последние годы? Скажи лучше, в последние десять лет! Милдред, чья кузина в Лондоне замужем за главным конюхом его милости, рассказывала мне, что старый граф не просыхал с того самого дня, как съездил в табор и забрал малыша у цыганки, его матери, чтобы привезти в Лондон!
Франклин угрюмо кивнул:
