– Какой прелестный ребенок! – восхитилась Имоджин. Сейчас Мэри улыбалась, но, когда они вошли в детскую, малышка встала в кроватке, держась за перильца, и заплакала, чтобы привлечь их внимание.
Тот факт, что ее няня мирно сидела у камина и не обращала на нее внимания, был отмечен ее отцом. Гейб собирался побеседовать с этой няней завтра утром, но сейчас он просто схватил дочь на руки. Она тотчас же заулыбалась ему и показала все свои прелестные ямочки.
Он в последние несколько месяцев отчаянно тосковал по ней. В конце концов он забрал ее у кормилицы в Кембридже и привез в дом Рейфа. Он прижал ее к себе как можно нежнее. Пока он никак не откликался на просьбы Гризелды и Имоджин позволить подержать ее на руках.
– Никогда не видела таких очаровательных кудряшек, – сказала Гризелда. – У вашей жены были рыжие локоны?
Гейб помедлил мгновение, потому что у Лоретты волосы были золотистые. Если повезет, никто не заметит сходства между ними.
– Мэри – просто живой портрет своей матери.
На самом деле это было не так. Лоретта была довольно хорошенькой, но Мэри ему казалась просто красавицей. У нее было сердцевидное личико и копна мягких кудряшек цвета свежих роз. А ее крошечный ротик походил на розовый бутон.
– Ваша жена видела ее до того, как умерла? – спросила Имоджин, поднимая на него глаза.
Гейб замер, не зная, что ответить. Он и Рейф не разработали подробностей смерти воображаемой жены, а только согласились, что необходимо послать к Лоретте стряпчего, который должен был потребовать от нее соблюдения полной тайны относительно ее материнства, хотя Лоретта и не обнаруживала ни малейшего интереса к роли матери.
К счастью, Рейф вмешался в их разговор.
– Ты помнишь, когда я покупал для тебя все эти вещицы? – спросил он Имоджин, указывая на горы игрушек на полках детской.
– Кто мог бы такое забыть? – Имоджин повернулась к Гейбу: – Ваш брат считал, что, став опекуном четверых маленьких детей, он должен купить им всем игрушки в четырех экземплярах.
– Да, и было четыре няньки, – сказал Рейф, по-совиному округляя глаза.
После того как Гейб прожил несколько месяцев в тесной близости к Рейфу, он мог сосчитать все поглощаемое им виски до последнего стакана. И в эту минуту мог сказать с уверенностью, что тот навеселе. Он мог только надеяться, что брат не забудет своего обещания перестать пить к завтрашнему утру. Но скорее всего тот не помнил в подробностях, как прошел вечер.
Гейб неохотно позволил Имоджин подержать девочку. Мэри улыбнулась ей с такой же радостью, как и ему. Гейб не мог бы объяснить, почему это его так разъярило. Ему хотелось, чтобы Мэри улыбалась только ему. Она могла бы нахмуриться при виде двух незнакомок, вместо того чтобы приветствовать их и всех остальных одинаково.
